А между тем, произвольно и насильственно вырванный из своей родной метафизической почвы и подчиненный специально-богословской, этической и даже (особенно часто -- в наше время) юридической точке зрения, -- вопрос о воле, деятельной силе, субъекте действий, настоятельно требует от исследователя, -- в силу своего значения для всех областей цельного мировоззрения, -- непременного введения того или другого решения своего в целую систему этого мировоззрения. Приходится, для этой цели, или перестраивать все мировоззрение с специально-этической, богословской или юридической точек зрения, создавать напр. "специально-протестантскую" метафизику, или систему мира {Каждому, знакомому с обширной литературой вопроса о свободе воли в Германии, бросалось конечно в глаза, какие яркие следы оставило на ее произведениях, и в метафизической и в этической части их, характерное учете Лютера de servo arbitrio, о несущественности деяния в деле спасения и о случайности нравственного характера деяния, о благодати, как случайном счастии (nicht meme That, sonderu mem Gluck), и т. д. Учение это договорилось в кальвинизме до самого мрачного и отчаянного своего выражения и резко отличается от учения православной церкви, как это последнее изложено напр. в Послании (исповедании) восточных патриархов.}; -- или же подводить входящие в задачу вопроса о свободе воли понятия "воли", "субъекта", "деятельной силы", под категории одного из существующих уже спекулятивных мировоззрений без всякой критики последних. А это значить, -- как видно из предшествующего, -- ни более ни менее как: подводить понятия воли, деятельной силы, субъекта, самоопределения -- под понятия такою мировоззрения, началами которого, благодаря самому уже факту выделения из него вопроса о свободе воли как специально-этического, заранее отрицаются и "воля" и "деятельная сила"... Задача эта бесспорно столько же неразрешима, сколько и задача -- начинать построение метафизики с юридических или этических формул, или постройку дома с крыши.
Понятно, какая неразрешимая путаница понятий должна была роскошно разрастись на почве столь невозможной постановки вопроса. Путаница эта, характеристике и раскрытию которой посвящены ближайшие страницы этого рассуждения, достигла в наше время, после почти тысячелетней разработки вопроса, такой сложности и таких размеров, что приводить в отчаяние даже сильнейшие и искреннейшие умы. Не только скептики и сторонники позитивизма и феноменизма {Которым, для полной последовательности, собственно должно бы о воле с ее свободой или несвободой вовсе не говорить, устраняясь от участия в спор так как понятие "деятельной силы" ими в принципе отрицается.}, но даже мыслители, серьезно преданные метафизике и искренно ждущие от нее верных ответов на всякие "проклятые вечные вопросы", признают в наши дни этот вопрос о свободе воли для научной мысли навсегда неразрешимым, и в отношении его считают неизбежным для человечества ограничиться раз навсегда "верованием сердца" или несомненностью "нравственного постулата". Таковы например, в Германии -- Лотце, или у нас один из глубочайших русских мыслителей, Ю. Ф. Самарин. Но конечно твердо верить в свободу воли в своей живой нравственной деятельности, отрицая в то же время и волю и деятельную силу субъекта в своем теоретическом мировоззрении, -- исход слишком болезненный, отчаянный даже для нашего глубоко больного современного человечества, давно лишившегося внутренней гармонии и цельности мысли. Нужно попытаться распутать веками запутанный клубок недоумений и ошибок, представляющиеся нам результатом истории вопроса о свободе воли, -- как бы задача эта ни казалась на первый взгляд трудно выполнимою.