В 1818 году Баранов получил отставку «за старостью» и в том же году выехал в Россию, но по пути на родину скончался. В теплых водах Зондского пролива «Пизарро Российский» нашел свой покой…
«Нельзя не заметить… что во всех поселениях Российско-Американской компании, которые мне случалось видеть, господствует примерная исправность во всех отношениях. Ничего не проглядеть, на все быть готовым — было правилом Баранова; дух этого необыкновенного человека витает, кстати, и теперь над им основанными заведениями», — писал через десять лет после его смерти известный русский мореплаватель, впоследствии президент Академии наук Ф. II. Литке.
Более полутора столетий отделяют нас от «барановского» периода в истории Аляски, но до сих пор словно напоен бурной историей тех лет сам воздух Кадьяка — этой колыбели Русской Америки. В 1964 году аляскинским землетрясением и нахлынувшими тогда же морскими волнами Павловская крепость (теперь поселок Кадьяк) была разрушена. Но построенные на возвышенности, и к тому же на скальном грунте, дом — современник Баранова — и Воскресенская церковь, сооруженная тоже в «барановские» времена, пострадали мало. Теперь это самые старые на Аляске русские здания, и вокруг них, особенно летом, толпятся туристы. В «барановские» времена переносит туристов «Крик дикого барана» (я уже упоминал о нем) — спектакль со сценами из жизни правителя Русской Америки; тогда на Кадьяке бухают пушки, трещат мушкетные выстрелы…
Ситка — бывший Ново-Архангельск — считалась столицей Аляски до 1906 года (потом столицей штата стал город Джуно). Но хотя город лишился административного первенства, нельзя сказать, что он уж очень зачах. Его поддерживают лесопильные заводы — производство, начатое еще самим Барановым. Воздух здесь пахнет морем и смолистыми опилками.
Правда, в последние годы город сильно изменился. Здания современной архитектуры — из стекла и бетона — потеснили деревянные дома, построенные еще во времена Российско-Американской компании. Кстати, когда эти дома сносили, под обоями на стенах обнаружили интереснейшие документы: кроме как в канцелярии негде было добыть тогда бумаги для оклейки помещений. Взорвана «скала Баранова» — камень, на котором он, по преданию, любил сидеть: скала мешала подвозу щебенки при строительстве оборонительных сооружений во время второй мировой войны. А пока камень был цел, существовал обычай: поднявшись на него, сказать вслух. «Пусть я буду таким же сильным и мудрым, как Баранов». В погожие дни, говорят, не было отбоя от желающих обрести барановские силу и мудрость.
Сохранился стоящий перед Михайловским собором, хотя и основательно перестроенный «замок Баранова». Чтобы взглянуть на него, едет в Ситку множество туристов…
Апостол Аляски
Имя митрополита Иннокентия Вениаминова встречалось мне на страницах аляскинских газет в 1974 и 1975 годах. Поводом к тому была предстоящая канонизация: православная церковь должна была признать его святым. Печаталась и фотография митрополита. Пожилой человек, с проницательным взглядом широко расставленных глаз и высоким лбом мыслителя. Но руки, большие и натруженные, скорее могли принадлежать пахарю или матросу, чем священнослужителю. До меня не сразу и дошло, что это тот самый удивительный отец Иннокентий, миссионер, механик, плотник, земледелец, охотник, талантливый филолог и естествоиспытатель, отважный путешественник, а на склоне лет — первое по значимости лицо в русской православной церкви.
Говорят, что в старинном сибирском селе Ангинском, что стоит на Лене, до сих пор сохранился рубленный из кондовых лиственниц дом, в котором жил с семьей местный пономарь Евсевий Попов. В августе 1787 года у Поповых родился сын Иван.
Детство будущего священника и исследователя Аляски было нелегким. Отец умер, когда мальчику исполнилось шесть лет. Попечением дяди Ваню определили в Иркутскую семинарию. Хотя здесь не баловали харчами, семинария имела хорошую библиотеку. Ей да своему пытливому уму Иван обязан тем, что приехав в Русскую Америку, проявил себя знатоком не только в богословии, но и в антропологии, зоологии, метеорологии. А труды его по лингвистике сразу по их появлении специалисты признали классическими.
Помимо интереса к естественным наукам и языкам еще в юности он пристрастился к механике. Обнаружилась эта страсть, когда на соборной колокольне Иркутска устанавливались городские часы. Тогда-то Иван Попов и зачастил к часовщику. Узнав об этом, архиерей заподозрил семинариста в безделье и желании уклониться от занятий. Но когда выяснилось, что Иван один из лучших учеников, ему было разрешено помогать мастеру. И потом, достигнув уже высоких церковных постов, он с увлечением чинил судовой хронометр или барометр, мастерил музыкальную шкатулку или часы для колокольни.
Как было тогда принято, в семинарии он получил новую, более «благозвучную» фамилию Вениаминов. А позже, при посвящении в архимандриты и вступлении в монашеский орден, принял имя Иннокентий.
В 1824 году, уже будучи священником одного из лучших приходов Иркутска, находясь в почете у прихожан и на хорошем счету у начальства, Вениаминов попросился служить в Америку, чем немало изумил архиерея. И вот остров Уналашка. Настороженные алеуты с их непонятным духовным миром и жизненным укладом.
Первым делом предстояло найти общий язык с островитянами, построить жилье для себя и семьи, воздвигнуть церковь. Необходимо было обучить алеутов ремеслам — плотницкому и слесарному, изготовлению кирпичей и каменной кладке. Естественно, что самые сложные работы он делал сам. Одновременно со стройкой духовный пастырь стал вести метеорологические наблюдения (приборы для этого тоже нужно было сделать), любовно сажал привезенные с материка деревца. И конечно, смотрел, слушал, записывал.
Большого роста и могучего телосложения, искусный в ремеслах, неутомимый и ловкий на охоте, честный и справедливый, всегда ровный в обращении, миссионер нашел путь к сердцам и душам островитян, завоевал их искреннее уважение. Сами они оказались способными учениками. «Все ремесла и искусства, какие только могли русские привезти с собою в Америку, алеуты перенимают с охотою, так что теперь между алеутами можно найти мастеров от сапожника до часовщика», — писал Вениаминов. В «дикарях» он обнаружил лучшие человеческие качества — мужество, трудолюбие, способность увлеченно трудиться ради творческой радости. «Они терпеливы, даже до нечувствительности, способны на самопожертвование и добры до самозабвения».
Десять лет жизни на островах… За это время он создал словарь и грамматику алеутского языка, положил начало переводу на этот язык русских книг. А «когда они увидели книжки на своем языке… то даже старики начали учиться грамоте, для того чтобы читать по-своему (и потому теперь умеющих читать из них более чем шестая часть)». Говоря современным языком, Вениаминов разработал и рекомендации по рациональному использованию запасов морских котиков. По признанию адмирала Завойко, одного из руководителей Российско-Американской компании, «выводами из своих наблюдений над жизнью земноводных животных, морских котиков, он доставил компании на несколько сот тысяч пользы; и поныне казна ежегодно получает громадный доход, а ежели будут строго держаться правил, выведенных отцом Вениаминовым, то доход казны должен увеличиться и достигнуть миллиона».
Но особенно большую известность принесли ему изданные в 1840 году в трех томах «Записки об островах Уналашкинского отдела» — тщательное исследование материальной культуры и социального строя алеутов, их обычаев, преданий, песен. «Записки», которые стали настольной книгой почти каждого этнографа, оценили не только специалисты. Их штудировал Н. А. Некрасов, когда писал свой роман «Три страны света», ими интересовался Н. В. Гоголь, их с увлечением читала просвещенная публика в Петербурге, Москве и других городах Российской империи.
Подвиг исследователя, созидателя, миссионера принес ему популярность и в Русской Америке, и в России. Он все выше поднимается по церковной служебной лестнице: архимандрит-епископ Камчатский, Алеутский и Курильский, архиепископ Камчатский и Алеутский… Он объезжает епархию, бывает в форте Росс в Калифорнии, на острове Кадьяк, на Алеутских островах, на Камчатке, наезжает в Россию.