Все больше времени и сил отнимают дела церковные. Постепенно гаснет в нем исследовательский пыл, мир сужается. К тому же быстро слабеет зрение.
В 1862 году Вениаминов окончательно покидает Аляску и заканчивает свой жизненный путь главой православной церкви — митрополитом Московским.
Подвиг его действительно велик, а память о нем и поныне живет в сердцах современных алеутов. Она — в книгах на алеутском языке, в посаженной им «роще бишопа (епископа) Вениаминова» и, конечно, в тех добрых чувствах к «дикарям», что пробудили у многих его слова и «Записки».
Ни один самолет, ни одно судно, направляющееся с Американского материка на Алеутские острова, не минует полуострова Аляска. Здесь много гор, но, пожалуй, самая приметная из них — гора Вениаминова, с которой никогда не спадает ее снежная шапка. Гора — тоже память об этом удивительном человеке. Между ними есть даже что-то общее. Наверное — мощь, величие.
Кассакпиак— настоящий казак
Дело происходило на Кускоквиме. Мы были в гостях у Эндрьюсов, в эскимосской деревне Кветлук.
На столе добродушно урчал самовар. Хотя он был изрядно помят и в нем не хватало некоторых деталей, он еще вполне справлялся со своими обязанностями. Судя по тому, что его медные бока нестерпимо сияли, обращались с ним уважительно — «старик», значит, жил в почете. В красном углу висели образа, украшенные яркими искусственными цветами. Пахло свежеиспеченным хлебом, витали какие-то другие знакомые с детства запахи.
«Ну чем не старинная Россия?» — думалось мне, тем более что за окном слышался колокольный звон, а из-за крыши соседнего домика выглядывала маковка церкви. Сразу я даже не удивился, когда, поставив на стол вазочку с сахаром, хозяйка сказала что-то вроде «сахарок». Потом она сказала «сай» — и стала заваривать чай в фарфоровом заварочном чайнике. «Лоскак» — и на столе появились чайные ложки. «Блютса» — появилась стопка блюдец…
Наконец меня осенило. Да ведь это же русские слова! Они то и дело мелькали в разговоре, который хозяева вели на юпике — местном диалекте эскимосского языка. «Калебак» (хлеб) и «маслак» (масло), «сука-рак» (сухари) и «мукак» (мука), «сасы» (часы) и «оски» (очки), «сайникак» (чайник) и «нузик» (ножик), «ключак» (ключ), «книгак» (книга), «суднак» (судно, корабль), «кулюкулук» (колокол), «мулютук» (молоток) — эти и многие другие слова без сомнения были заимствованы от русских, первыми заселивших эти места. В том, что в этих словах «ч» было заменено «ц» или «с», улавливалось даже конкретное влияние поморского диалекта. Ведь так говорят у нас в Архангельской области, в Карелии, и именно поморы преобладали среди бывших здесь русских землепроходцев. Впрочем, не исключено, что это и чисто эскимосский акцент. Нельзя было также не заметить, что все эти слова обозначают предметы первой необходимости. Значит, если уж очень понадобится, каждый из нас может объясниться с американским эскимосом!
На ухабистом грунтовом аэродромчике острова Нунивак, куда мы вскоре попали, нас встретила шумная ватага мальчишек. «Кассак, кассак», — то и дело выкрикивали они. Затем подошло несколько взрослых эскимосов. Речь их была степенна, нетороплива, но слово «кассак» фигурировало в ней так же часто.
Вечером, на огонек, к нам забрели гости. Разговор шел и по-английски, и по-эскимосски. Уловив давешнее загадочное словечко, я спросил, что оно означает. Мой собеседник вроде бы засмущался, но все-таки ответил: «Вот вы и есть кассак».
Ну конечно, это же «казак»! Можно было бы догадаться и сразу! Значит, слово «казак» у аляскинских эскимосов (причем не всех, а лишь живущих к югу от устья Юкона, то есть в зоне наиболее сильного в прошлом русского влияния) стало обозначением «белого человека» вообще. Наши предки и впрямь ведь были здесь первыми из европейцев. Позже выяснилась одна любопытная и лестная для нас подробность. Оказывается, русских эскимосы выделяют и называют даже не просто «кассак», а «кассакпиак», то есть «настоящий казак».
Встречаются на Аляске и другие приметы прошлого.
Очень недолго, всего около часа, мне пришлось пробыть в поселке Кенай, выросшем на месте русского форта Св. Николая. Увидев, что укрепление все еще высится во всей красе на центральной площади Кеная, рядом с православной церковью, я сначала удивился. Однако вскоре мне стало ясно, что и бревенчатый частокол с бойницами, и щедро окованные железом ворота были даже не просто восстановлены, а построены заново, причем совсем недавно. У ворот висела металлическая доска с надписью, из которой можно было узнать, кем и когда было основано это укрепление.
При форте оказался маленький музей. Три седовласые дамы, удивительно похожие друг на друга (по-видимому, они составляли штат этого учреждения), сидели за столиком у входа и о чем-то негромко беседовали. Узнав, что я из СССР, из Москвы, они обрадованно засуетились и втроем повели меня по залу. Здесь были разложены русские книги, самые различные по содержанию, предметы европейской одежды прошлого века, кое-что из домашней утвари, в том числе сделанной руками русских. Все экспонаты лежали открыто, но содержались в большом порядке, и чувствовалось, что хозяйки музея искренне гордятся этим богатством.
Между делом дамы поинтересовались московскими модами и новостями (пьют ли, например, москвичи чай из самоваров?). На прощание они пригласили меня выпить с ними чашку кофе, преподнесли значок в виде головы моржа — к нему мне был выдан особый диплом, подписанный губернатором Аляски — и, наконец, подарили на память оказавшуюся на их служебном столе справочную и телефонную книгу поселка.
В том же 1974 году, когда мне довелось быть в гостях у кветлукских эскимосов, на Алеутских островах в селе Никольском советского академика А. П. Окладникова и его коллег-археологов радушно встречали местные алеуты — Душкины, Ермиловы, Суворовы, Черкесины, Талановы. Обязанности старосты села и одновременно «приказки» — продавца магазина исполнял Даниил Крюков. Он же состоял старостой церковной общины. Дед его, креол Крюков был смотрителем той же церкви еще во времена Иннокентия Вениаминова. Советские археологи подсчитали, что около трети слов в языке современных алеутов — тоже русского происхождения: «клибак» (хлеб), «чаникак» (чайник), «шахох» (шахматы), «наусах» (ножик) и многие другие слова, обозначающие предметы, наиболее часто употребляемые и, несомненно, впервые попавшие сюда из России. Женщины шли по сельской улице по воду, как и в России, неся ведра на коромысле. Гости фотографировали старинные русские дома, сохранившееся здание коммерческой конторы Российско-Американской компании, побывали в «роще бишопа Вениаминова», единственной до сих пор на Алеутских островах.
Когда гости улетали из Никольского, их пришли провожать многие островитяне. Алеутки, по русскому обычаю, поднесли «подорожники»: Мэй Ермилова испекла печенье, а Агния Суворова — торт.
Еще одно зримое связующее звено между Русской Америкой и современным сорок девятым штатом — православная церковь. Подавляющее большинство алеутов, многие эскимосы и индейцы до сих пор считают себя православными. В поселках и городах Аляски сохранились с тех пор церкви и часовни, и служба в них, как правило, ведется на церковно-славянском языке, хотя его уже не понимают не только прихожане, но часто и священники. Впрочем, говорят, что на Алеутских островах и островах Прибылова еще можно встретить старика, со смыслом читающего псалтырь или иную церковную книгу.
На старых кладбищах Аляски еще стоят, а местами уже попадали замшелые осьмиконечные кресты с церковно-славянскими или русскими надписями. А в Ситке памятником Иннокентию Вениаминову высится построенный его тщанием Михайловский собор. Для соборной колокольни отец Вениамин, от начала до конца своими руками, сделал большие башенные часы. Постройка церкви была завершена в 1848 году, и украшает ее икона богоматери, писанная великим русским портретистом Владимиром Боровиковским. В 1966 году в Ситке случился пожар. Собор сгорел почти дотла, но хранившиеся в нем реликвии удалось спасти, а позже было восстановлено и само здание.