В августе гостей здесь ждет красочное представление под открытым небом — «Крик дикого барана», воссоздающее жизнь на Аляске главного правителя Русской Америки Александра Андреевича Баранова. Я не видел этого спектакля и сказать, насколько показанное в нем достоверно, не могу. Но судя по описаниям, в нем бывает занято больше ста самостоятельных артистов, а действие щедро насыщено пушечной стрельбой, бряцанием холодного оружия, дымом пожаров.
Вотчина «полярного микроба»
Север и северо-запад Аляски занимают склоны хребта Брукса и примыкающая к нему приморская низменность. Это уже Арктика и Субарктика, и к ним относится около трети территории штата. Лесов в полном смысле слова здесь нет, но кое-где еще можно встретить не только заросли ивняков и ольшатника в рост человека, но и островки приземистых елок.
Летом в этой части Аляски — полярный день с не заходящим за горизонт солнцем, хлюпающие под ногами тундровые болота, тучи комаров. Зимой — долгая полярная ночь, прихотливые узоры полярных сияний в небе, морозы и пурга, прочные, как бетон, снежные заструги. Край этот суров, но не лишен своеобразной красоты и обаяния. Недаром говорят о «полярном микробе»: он якобы поражает многих из побывавших под полуночным солнцем и влечет потом сюда человека вновь и вновь.
Впрочем, несмотря даже на происки микроба, еще недавно это была наименее заселенная человеком часть Аляски. Население тундровой глубинки составляли немногие семьи, да и на побережье ютилось лишь несколько эскимосских поселков. Кормила здешних эскимосов главным образом охота на песцов, северных оленей, морского зверя. Однако теперь здесь становится людно и шумно. На севере Аляски началась добыча нефти, поднялись буровые вышки, выросли новые поселки. Отсюда протянулся к югу Трансаляскинский нефтепровод, вдоль него пролегло шоссе. Сюда летают большие самолеты. Появились и толпы туристов, и среди диковин, обещанных им красочными проспектами и путеводителями, значатся представления, которые по заказу разыгрывают перед ними эскимосы, зачастую уже больше актеры, чем охотники.
Приближалась середина сентября, и сюда, к мысу Барроу, уже подкралась осень. Осыпались побуревшие листики полярных ив. Поблекшие стебельки трав за ночь посеребрились инеем, И утреннее солнце, низкое и холодное, так и не сумело его растопить.
Ломая звонкие корочки льда на лужах, я шел по тундре. В одном месте из-под моих ног выскочил лемминг, золотисто-рыжий и юркий, как солнечный зайчик (в Америке его называют коричневым, у нас — сибирским). Пробежав немного, он скрылся в ближайшей норке. Затем встретился выводок пуночек. Молодые уже хорошо летали, и птицы с негромким писком перепархивали с луговины на луговину. Незаметно для себя я очутился на морском побережье. Море, все в матовых мазках шуги, едва дышало. Лениво лизали гальку волны, серые и тяжелые, будто расплавленный свинец. Жизнь здесь была Гораздо богаче, чем на суше. Стайками пролетали гаги-гребенушки и сибирские гаги. Проплывали в воздухе чайки. Под самым берегом, на мели, как в вальсе, кружились кулички — плосконосые плавунчики, а подальше на воде виднелась круглая, похожая на мяч, блестящая нерпичья голова.
Все это казалось таким знакомым, столько раз виденным и на Новосибирских островах, и на побережье Евразийского материка — в Якутии, на Чукотке. Чтобы развеять наваждение, я даже оглянулся. Нет, это была Аляска! Сзади виднелся поселок Лаборатории арктических исследований на мысе Барроу, блестели покрытые алюминием его дома и склады…
Белый медведь, самый характерный представитель животного мира Арктики, конечно, встречается и на Аляске, и именно здесь, на ее севере и северо-западе. Зоологи не перестают ему удивляться. Действительно, замечателен уже сам факт, что этот крупнейший из современных хищников Земли (а вес его может достигать тонны, и он; следовательно, в полтора-два раза крупнее даже самого рослого кадьякского медведя) постоянно обитает в ледяной пустыне. Поразительно, что он сумел приспособиться к жизни в этих, казалось бы, невероятно трудных условиях, где так суров климат и так трудно найти пищу. Интересны способы, которыми белый медведь добывает тюленей, свой основной корм, и удивительно его умение голодать целыми неделями. Всю жизнь он кочует во льдах; кочевки эти целенаправленны, а по протяженности сходны с перелетами птиц. Но что служит ему ориентиром в путешествиях, особенно полярной ночью, в ненастную погоду (между тем как пернатые прокладывают себе путь по солнцу или по другим небесным светилам), остается неясным. К сказанному можно добавить, что еще недавно судьба белого медведя вызывала тревогу и было необходимо искать пути его охраны.
Словом, интерес к этому животному естествен. Закономерно и то, что есть зоологи, изучающие этого зверя наиболее пристально, даже «однолюбы». И среди них на одно из первых мест должен быть поставлен ученый с Аляски Джек Лентфер.
Ему, наверное, около сорока, но выглядит он значительно моложе. Лентфер высок, сухощав, если не сказать худ, немногословен. У него большие рабочие руки и короткая прическа бобриком, энергичные, с «черствинкой» черты лица, за которыми легко угадываются доброта и отзывчивость. Такого типа людей немало среди коренных аляскинцев. Добавлю, что его жену зовут Мэри и что в семье Лентферов она занимает явно лидирующее положение. Поскольку я и сам неравнодушен к белому медведю, с Джеком и Мэри мы уже старые знакомые. Они вместе приезжали в Москву, на один из конгрессов. Теперь же мне представилась возможность побывать у них дома.
Хотя это был просто ужин и за столом находилось довольно пестрое общество, разговор шел почти исключительно о белых медведях, причем Мэри проявила себя в этой области неплохим знатоком. И я понял, что у Джека, в его занятиях любимым делом, есть хороший помощник, что в жизни Джеку повезло. В самом деле, редкая жена согласится поехать с мужем на мыс Барроу, когда в семье двое малышей. А Мэри согласилась, и Лентферы прожили здесь без малого десяток лет. Зато Джек освоил мечение медведей во льдах и Пометил их в общей сложности около тысячи.
Несколько слов о том, как и для чего это делается. Конечно, голыми руками такого зверя не возьмешь, и, чтобы пометить, его нужно предварительно обезопасить. Зоологи в последние годы получили такую возможность. Появились препараты, сходные по своему действию с ядом кураре, который южноамериканские индейцы добывают из тропических растений. Эти препараты на время лишают животное способности двигаться, Вводят их при помощи «летающих шприцев», выстреливая ими из специального ружья.
Пользуясь временной неподвижностью зверя, зоологи могут измерить его, взвесить, прикрепить к ушам металлические или пластмассовые бирки, написать несмываемой краской номер на шкуре. Метят зверей и иначе — надевают на них ошейники с радиопередатчиками. По сигналам миниатюрной радиостанции можно судить не только о том, где находится белый медведь, но и о том, что он делает: лежит, идет или занят охотой.
Словом, мечение белых медведей (да и не только их) открывает большие возможности в изучений кочевок, быстроты размножения и многих других сторон жизни зверей, позволяет, наконец, разумнее и действеннее осуществлять их охрану.
На бумаге процесс обездвиживания и мечения зверей выглядит довольно просто. Однако на самом деле все обстоит гораздо сложнее. Хотя бы потому что место действия — Арктика и карты здесь постоянно путает погода. Лентфер выслеживал медведей и стрелял по ним «летающими шприцами» с маленького самолета или вертолета. Особенно трудно было вначале. В 1966 году из первых пяти обездвиженных медведей четыре погибли на глазах исследователей — не были точно определены дозировки препаратов.
В 1967 году дело пошло удачнее (в том же году начали опыты по обездвиживанию белых медведей и мы в СССР), потом еще удачнее, хотя каждый год приносит какие-то неприятные сюрпризы.