Миссис Эймс, не скупясь на детали, пересказывала все, что ей было известно про труп и про ружье.
— Кстати, я хотела тебя спросить, — вдруг сказала она. — Тот пьяный, что стучался к нам ночью… это случаем был не Джеймс Гру?
— Нет, — быстро ответил мистер Эймс.
— Ты уверен? Может быть, ты в темноте не разглядел?
— Я вышел со свечкой, — резко возразил мистер Эймс. — Он был даже не похож на Гру; у него была длинная борода.
— Пожалуйста, не огрызайся, — обиделась жена. Нельзя уж и спросить.
Кэти вытерла рот, положила салфетку на колени: и сидела улыбаясь.
Миссис Эймс повернулась к дочери:
— Кэти, ты ведь его видела в колледже каждый день. Тебе не показалось, что последнее время он ходил какой то грустный? Ты не замечала за ним чего-нибудь такого, что могло бы?
Кэти опустила глаза в тарелку, потом снова их подняла.
— Мне казалось, он заболел, — сказала она. — Да, вид у него был и впрямь скверный. У нас сегодня все как раз об этом говорили. А кто-то — не помню, кто — сказал еще, что у мистера Гру были какие-то неприятности в Бостоне. Мы все очень любили мистера Гру. — И она изящно промокнула губы салфеткой.
В этом и заключался метод Кэти. Уже на следующий день весь город знал, что у Джеймса Гру были неприятности в Бостоне, а о том, что эту версию подбросила Кэти, никто и не догадывался. Даже миссис Эймс, и та позабыла, кто первым упомянул про Бостон.
Вскоре после того, как Кэти исполнилось шестнадцать лет, ее словно подменили. Однажды утром, она не поднялась в обычное время, хотя должна была идти в колледж. Мать вошла в ее комнату и увидела, что Кэти лежит в постели и смотрит в потолок.
— Вставай скорее, а то опоздаешь. Уже почти девять.
— Я никуда не пойду. — Голос ее звучал равнодушно.
— Ты что, заболела?
— Нет.
— Тогда быстрее вставай.
— Я никуда не пойду.
— Значит, все-таки заболела. Ты ведь никогда не пропускаешь уроки.
— В колледж я не пойду, — спокойно сказала Кэти. Я вообще туда ходить не собираюсь. От изумления миссис Эймс разинула рот.
— Это как же понимать?
— Я туда никогда больше не пойду. — Кэти продолжала смотреть в потолок.
— Еще поглядим, что на это скажет отец! Столько трудов вложили, столько денег… через два года уже диплом должна получить!.. — Тут миссис Эймс подошла ближе и тихо спросила: — Может, ты замуж собралась?
— Нет.
— А что за книгу ты прячешь?
— Я не прячу. На, смотри!
— «Алиса в стране чудес». Вот так раз! Ты ведь уже большая.
— Зато я могу стать такой маленькой, что ты меня даже не увидишь, сказала Кэти.
— Господь с тобой, о чем ты?
— И никто меня не найдет.
Мать рассердилась:
— Что за глупые фантазии! О чем ты думаешь, не понимаю! А что, позвольте спросить, ваше величество намерено делать дальше?
— Еще не знаю, — сказала Кэти. — Наверно, куда-нибудь уеду.
— Ишь ты, размечталась! Лежи-ка лучше и помалкивай. Вот вернется отец, он найдет, что тебе сказать.
Кэти медленно, очень медленно, повернула голову и посмотрела на мать. Взгляд ее был пустой и холодный. Миссис Эймс вдруг стало страшно. Она осторожно вышла из комнаты и закрыла дверь. В кухне она опустилась на стул, сложила руки на коленях и уставилась в окно на ветшающий сарай.
Дочь стала ей чужой. Миссис Эймс, как рано или поздно случается почти со всеми родителями, чувствовала, что теряет власть, что поводья, вложенные ей в руки, дабы направлять и сдерживать Кэти, выскальзывают из пальцев. Она не знала, что у нее никогда не было власти над Кэти. Она была для дочери лишь орудием, которое та использовала в своих интересах. Немного подумав, миссис Эймс надела шляпку и пошла в кожевенную мастерскую. Ей не хотелось говорить с мужем дома.
Далеко за полдень Кэти наконец неохотно поднялась с постели и уселась перед зеркалом.
В тот вечер мистер Эймс скрепя сердце прочел дочери долгую нотацию. Он говорил о дочернем долге, о ее обязанностях, о том, что она должна любить родителей. Он уже завершал свою речь, когда понял, что дочь не слушает. Это его рассердило, и он пустил в ход угрозы. Он заявил, что, пока она ребенок, право распоряжаться ее судьбой предоставлено ему Богом, а государство закрепило это естественное родительское право соответствующими законами. Теперь она слушала внимательно. Она смотрела на него не отрываясь. На губах у нее играла легкая улыбка, но глаза, казалось, не моргали. Наконец, не выдержав, он отвел взгляд и оттого разъярился еще больше. Он велел ей прекратить глупости. И туманно пригрозил выпороть, если она его ослушается. Но закончил робко: