— Да, наверху, в номерах. Очень даже удобно. Я вот думаю, ты вроде как давно дома не был, так что если…
— Сегодня нет. Может, в другой раз. А сколько они за это берут?
— Один доллар. И вроде все хорошенькие.
— Может, в другой раз, повторил Адам. — Как же их туда пускают? Удивительно.
— Я тоже поначалу удивлялся. Но у них там все продумано. — Сам-то часто ходишь?
— Раза два в месяц. А то скучно. Когда мужик один живет — тоска.
— Помню, ты писал, что подумываешь жениться. — Да, собирался. Подходящей невесты не нашел. И так, и сяк крутились братья вокруг главной темы. Только, казалось, подойдут к ней вплотную, как тут же поспешно отступят и опять примутся толковать об урожаях, о местных новостях, о политике, о здоровье. Они понимали, что рано или поздно вернутся к самому важному. Карлу больше, чем Адаму, не терпелось взять быка за рога, но и времени подумать у Карла было больше, а Адам еще не успел все осознать и прочувствовать. Он предпочел бы отложить этот разговор на завтра, но понимал, что брат не допустит. Он даже позволил себе открыто сказать:
— Давай насчет того, другого, поговорим утром.
— Пожалуйста, — ответил Карл. Как хочешь. Постепенно разговор себя исчерпал. Уже обсудили всех общих знакомых, все события в городке и на ферме. Беседа топталась на месте, а время шло.
— Пойдем спать? — спросил Адам.
— Посидим еще немного.
Они молчали, а ночь расползалась по дому и все понукала их, все подзуживала.
— Эх, жалко, не увидел я, как его хоронили! — сказал Карл.
— Небось богатые были похороны.
— Хочешь, покажу вырезки из газет? Они у меня все в одном конверте, в моей комнате лежат.
— Нет. Сегодня не стоит.
Карл круто повернулся вместе со стулом и поставил локти на стол,
— Мы должны разобраться, — сказал он, волнуясь. Можем тянуть сколько угодно, но надо же что-то решать.
— Понимаю, — кивнул Адам. — Просто у меня еще не было времени как следует подумать.
— А что толку думать? У меня вот время было, полно было времени, и ни до чего я не додумался. Я даже старался вообще про это забыть, и все равно возвращался к одному и тому же. Думаешь, время тебе поможет?
— Наверно, нет. Ты прав. Уж если так, давай поговорим. С чего ты хочешь начать разговор? Мы ведь и правда ни о чем другом сейчас думать не можем.
— Начнем с денег, — сказал Карл. — Их больше ста тысяч, это не пустяки. — А что деньги-то? — Откуда они взялись?
— Почем я знаю? Может, он на бирже играл, я ведь уже говорил. Может, кто-нибудь в Вашингтоне навел его на стоящее дело.
— Ты и вправду так считаешь?
— Я никак не считаю. Что я могу считать, если я ничего не знаю?
— Это огромные деньги. У нас целое состояние. Можем хоть всю жизнь на них жить и ничего не делать, а можем добавить к нашей земле еще кусок и окупить их с лихвой. До тебя, наверно, еще не дошло, но мы теперь богаты. В наших краях мы богаче всех. Адам засмеялся.
— Ты это так сказал, будто приговор зачитал.
— Откуда они взялись, эти деньги?
— Какая тебе разница? Может, лучше не ломать голову и жить в свое удовольствие.
— Но он не сражался при Геттисберге. Он за всю войну не побывал ни в одном бою. Его ранило в обычной перестрелке. Все, что он рассказывал, вранье.
— К чему ты ведешь? — спросил Адам.
— Я думаю, он эти деньги украл, — подавленно прошептал Карл. — Ты спрашиваешь, что я думаю, вот я тебе и сказал.
— А где, у кого он их украл, ты знаешь?
— Нет.
— Почему же ты думаешь, что он украл?
— Но он же врал про войну.
— При чем здесь это?
— При том. Если он мог врать про войну… он и украсть мог.
— Но каким образом?
— Он занимал в СВР разные посты… крупные посты. Может быть, сумел влезть в казну, подделал какие-нибудь счета… Адам вздохнул.
— Если ты так думаешь, чего же ты им не напишешь, не объяснишь? Пусть проверят всю отчетность. Если окажется, что ты прав, мы вернем им эти деньги.
Лицо у Карла страдальчески перекосилось, шрам, на лбу потемнел еще больше.
— На его похороны приезжал вице-президент. Президент прислал венок. За гробом ехал хвост карет чуть не в полмили, шли сотни людей. А в почетном карауле кто стоял, знаешь?
— Ну и что с того?
— К примеру, мы с тобой докажем, что он вор. А потом всплывет, что он не сражался при Геттисберге и вообще нигде не воевал. И все тогда узнают, что он не только вор, но и обманщик и что про свою жизнь он все наврал. А раз так, никто уже не поверит, что он хотя бы изредка говорил правду.
Адам сидел не шевелясь. Глаза его смотрели безмятежно, но он был начеку.
— Я думал, ты его любишь, — спокойно сказал он. На душе у него было легко, он словно вырвался из плена.
— Да, я его любил. И сейчас люблю. Потому мне и жутко думать об этом… о том, что вся его жизнь… что все… насмарку. А могила?.. Они ведь могут даже раскопать могилу и выбросить его оттуда. — В голосе Карла звенела боль. — Неужели ты совсем его не любил?
— До этой минуты я сам не знал точно. Никак не мог в себе разобраться. А теперь знаю. Да, я его не любил.
— И потому тебя не волнует, что вся его жизнь будет перечеркнута, и что его несчастное тело вышвырнут из могилы, и… господи, ужас-то какой, господи!
Мысли Адама заметались в поисках слов, способных верно выразить то, что он чувствовал. — А меня это и не должно волновать. — Конечно, — горько сказал Карл. — Если ты не любил его, то конечно. Теперь еще начнешь вместе с другими поливать его грязью.
Адам понял, что брат для него больше не опасен. Прежняя ревность исчезла, и Карлу не от чего было впадать в бешенство. Грехи отца легли на него тяжким бременем, зато отец принадлежал теперь только ему, и отнять его у Карла не мог никто.
— Приятно тебе будет ходить по городу, когда все узнают? — не отступал Карл. — Как ты будешь смотреть людям в глаза?
— Я же сказал, меня это не волнует. — И не должно волновать, потому что я не верю. — Чему не веришь?
— Тому, что он украл какие-то там деньги. Я верю, что про войну он говорил правду, и верю, что он сражался во всех тех битвах, про которые рассказывал.
— А где у тебя доказательства?.. И как тогда понимать его послужной список?
— Но ведь и у тебя нет доказательств, что он вор. Ты же это придумал, потому что не знаешь, откуда взялись деньги.
— Да, но его армейские документы…
— Возможно, там ошибка, — сказал Адам. — Да что там ошибка. В своем отце я не сомневаюсь.
— Вот уж не понимаю.
— Попытаюсь объяснить… Существуют очень убедительные доказательства, что Бога нет, однако многие все равно верят, что он есть, и их вера сильнее любых доказательств.
— Ты же сказал, что не любил отца. Как же ты можешь быть так в нем уверен?
— В том-то, наверно, и дело. — Адам говорил медленно, осторожно. — Может быть, если бы я любил его, я бы ревновал. Как ты. Может быть… может быть, именно любовь заставляет человека сомневаться и не верить. Говорят, когда любишь женщину, все время в ней сомневаешься, потому что сомневаешься в себе. Теперь я это прекрасно понимаю. Я понимаю, как сильно ты его любил, и понимаю, что творила с тобой эта любовь. А я его не любил. Хотя он-то, может быть, любил меня. Он меня испытывал, он меня и обижал, и наказывал, и в конце концов даже отдал в армию, будто в жертву принес, чтобы какую-то вину искупить. А вот тебя он не любил, и потому был в тебе уверен. Возможно… да, возможно, тут все как бы наоборот.
Карл уставился на него широко открытыми глазами. — Не понимаю.
— Я и сам еще не до конца разобрался. Для меня это открытие. Мне сейчас очень хорошо. Наверное, еще никогда в жизни так хорошо не было. Я словно от чего-то избавился. Может быть, потом со мной будет то же, что с тобой сейчас, но пока я ничего не чувствую.