— Чепуха, — сказал он. — Всего один бокал. Тебе это нисколько не повредит.
— Нет, спасибо. Нет-нет, ни за что.
В ее нежелании пить мистер Эдвардс усмотрел присущую благородным дамам утонченную женственность. И с тех пор больше не настаивал, но однажды вечером вдруг сообразил, что он ведь ничего о ней не знает. Вино может развязать ей язык. Чем чаще он возвращался к этой мысли, тем больше она ему нравилась.
— Ну зачем ты меня обижаешь, почему не хочешь со мной выпить?
— Мне будет нехорошо, поверь.
— Вздор.
— Говорю тебе, мне нельзя.
— Глупости, — сказал он. — Хочешь, чтобы я рассердился?
— Нет.
— Тогда выпей хотя бы бокал.
— Не хочу.
— Выпей. — Он протянул ей шампанское, но она отодвинулась.
— Ты не понимаешь. На меня это плохо действует.
— Пей.
Она взяла бокал, выпила его до дна, замерла на месте, потом задрожала и долго стояла так, словно к чему-то прислушивалась. Щеки ее раскраснелись. Она налила себе еще, потом еще. Глаза ее застыли, от них веяло холодом. Мистеру Эдвардсу стало страшно. С ней происходило что то такое, над чем ни он, ни она были не властны.
— Я ведь не хотела. Забыл? — спокойно сказала она.
— Тогда, может быть, больше не надо.
Она рассмеялась и налила себе снова.
— Теперь уже все равно. Чуть больше, чуть меньше не имеет значения.
— Иногда приятно выпить бокальчик-другой, — неловко пробормотал он.
Когда она заговорила, голос ее звучал мягко. — Червяк ты толстопузый, сказала она. — Что ты про меня вякаешь? Да я тебя насквозь вижу, все твои мыслишки вонючие. Хочешь, скажу, о чем ты думаешь? Ты ведь все пытаешься понять, откуда я, такая паинька, всем этим штучкам-дрючкам выучилась. Могу рассказать. Я этому делу в притонах обучалась — слышишь? — в притонах! В таких местах работала, о которых ты и слыхом не слыхивал. Матросы мне из Порт-Саида подарочки возили. Я ведь в тебе каждую жилку наизусть знаю, квашня ты несчастная, и могу из тебя веревки вить.
— Кэтрин! Ты сама не понимаешь, что говоришь! — ужаснулся он.
— Я же сразу догадалась. Ждал, что проболтаюсь. Вот и дождался.
Она медленно приближалась к нему, и мистер Эдвардс с трудом подавил в себе желание сдвинуться вбок. Он боялся ее, но продолжал неподвижно сидеть. Остановившись прямо перед ним, она допила остатки шампанского, изящным движением разбила бокал о край стола и вдавила оставшийся у нее в руке зазубренный осколок в щеку мистеру Эдвардсу.
Тут уж он кинулся бежать без оглядки, а вслед ему на дома несся ее смех.
Таких, как мистер Эдвардс, любовь калечит. Это чувство отняло у него способности судить здраво, перечеркнуло накопленный опыт, ослабило волю. Он твердил себе, что с Кэтрин всего лишь приключилась истерика, н старался в его поверить, а Кэтрин всячески старалась ему помочь. Она пришла в ужас от своего срыва и теперь прилагала разнообразные усилия, чтобы мистер Эдвардс восстановил прежнее лестное мнение о ней. Когда мужчина так безумно влюблен, он способен истерзать себя до невозможности. Мистер Эдвардс всем сердцем жаждал уверовать в добродетель Кэтрин, но сомнения, которые разжигал засевший в его душе бес, равно как и недавняя выходка Кэтрин, не давали ему покоя. Почти неосознанно он доискивался правды, но не верил тому, что узнавал. Так, к примеру, чутье подсказывало ему, что она не станет держать деньги в банке. И действительно, с помощью хитроумной системы зеркал один из нанятых им сыщиков установил, что деньги Кэтрин хранит в потайном месте в подвале своего кирпичного дома.
Однажды из сыскного агентства мистеру Эдвардсу прислали газетную вырезку. Это была старая заметка из провинциальной газеты о пожаре в маленьком городке. Мистер Эдвардс внимательно ее прочел. Его бросило в жар, он обмяк, перед глазами поплыли красные круги. Любовь смешалась в нем с неподдельным страхом, а при такой соединительной реакции в осадок выпадает жестокость. Шатаясь, он добрел до стоявшего в кабинете дивана, лег и прижался лбом к прохладной черной коже. На мгновение он словно повис в пустоте и перестал дышать. Постепенно разум его прояснился. Во рту был соленый привкус, от гнева больно сводило плечи. Но мистер Эдвардс уже успокоился, и его мысли, словно острый луч прожектора, прорубили дорогу сквозь время, оставшееся до выполнения намеченного. Неторопливо, как перед обычным инспекционным выездом, он проверил, все ли уложил — свежие сорочки и белье, ночная рубашка и шлепанцы, толстая плетка — змеей свернувшаяся на дне чемодана.
Тяжело ступая, он прошел через палисадник перед кирпичным домиком и позвонил в дверь.
Кэтрин тотчас открыла. Она была в пальто и шляпке.
— Ой! Какая досада! Мне надо ненадолго отлучиться.
Мистер Эдвардс опустил чемодан на пол. — Нет, — сказал он…
Она изучающе поглядела на него. Что-то было, не. так… Он протиснулся мимо нее в дом и начал спускаться в подвал.
— Ты куда? — пронзительно взвизгнула она. Он не ответил. Через минуту поднялся обратно, в руках у него была дубовая шкатулка. Он положил ее к себе в чемодан.
— Это мое, — мягко сказала она.
— Знаю.
— Что ты затеял?
— Решил взять тебя с собой в небольшую поездку.
— Куда? Я сейчас ехать не могу.
— В одни городок в Коннектикуте. У меня там дела. Ты когда-то говорила, что хочешь работать. Вот и будешь работать.
— Раньше хотела, а теперь не хочу. Ты меня не заставишь. Да я полицию позову!
Он улыбнулся такой зловещей улыбкой, что Кэтрин попятилась. В висках у нее гулко стучало.
— Может, тебе больше хочется съездить в твой родной город? — сказал он. — Несколько лет назад там был большой пожар. Помнишь?
Она пытливо всматривалась в него, стараясь нащупать слабое место, но взгляд его был тверд и ничего не выражал.
— Что я должна сделать? — спокойно спросила она.
— Просто поехать со мной в небольшую поездку. Ты ведь говорила, что хочешь работать.
Она поняла, что выбора нет. Придется ехать с ним и ждать удобного случая. Не может же он все время быть начеку. Сейчас перечить ему опасно, лучше смириться и выжидать. Этот метод всегда себя оправдывал. По крайней мере до сих пор. И тем не менее Кэтрин испугалась не на шутку.
Когда поезд довез их до того городка, уже смеркалось; они дошли до конца единственной улицы и углубились в поля. Кэтрин устала и держалась настороженно. Ей так и не удалось выведать его планы. В сумочке у нее лежал острый как бритва нож.