Подойдя к крыльцу, Сайрус остановился и поднял голову.
– Ты где? – обратился он к сыну.
– Здесь, у вас за спиной.
– Ты задал вопрос, и думаю, на него надо ответить. Правда, я не уверен, стоит ли это делать. Ты не блещешь умом, не знаешь, чего хочешь, и позволяешь людям издеваться над собой. Порой мне кажется, что ты просто слабак и всю жизнь просидишь в куче дерьма. Я ответил на твой вопрос? Но я всегда любил тебя больше Чарльза. Наверное, не стоило так говорить, но это правда. Да, тебя я люблю больше. А иначе зачем бы я стремился причинить тебе боль? Ну, хватит стоять, разинув рот. Иди ужинать, а завтра поговорим. У меня разболелась нога.
4
Ужин прошел в молчании, которое нарушали хлюпанье супа и хруст жующих челюстей, да еще отец время от времени взмахивал рукой, отгоняя ночных бабочек от керосиновой лампы. Адаму казалось, что брат исподтишка за ним наблюдает, а когда он вдруг поднял глаза, то поймал на себе взгляд Элис. Закончив трапезу, Адам отодвинул стул и заявил:
– Пожалуй, пойду прогуляюсь.
– И я с тобой. – Чарльз тоже поднялся с места.
Элис и Сайрус проводили их взглядом, и Элис, явно нервничая, обратилась к мужу с вопросом, что случалось крайне редко:
– Что ты натворил?
– Ничего, – откликнулся Сайрус.
– Заставишь его пойти в армию?
– Да.
– А он знает?
Сайрус с мрачным видом уставился в темноту за дверью.
– Знает.
– Ему там будет тяжело. Армия не для таких людей, как он.
– Не важно, – буркнул Сайрус и уже громче повторил: – Не важно. – Судя по тону, он хотел сказать: «Заткнись и не лезь не в свое дело». Некоторое время они сидели молча, а потом он с виноватым видом добавил: – Ведь Адам не твой сын.
Элис в ответ промолчала.
Мальчики шли по изрытой колеями дороге. Впереди виднелись редкие огоньки поселка.
– Что, хочешь заглянуть на постоялый двор и выпить? – предположил Чарльз.
– Да мне и в голову не приходило, – признался Адам.
– Тогда какого черта ты на ночь глядя потащился на прогулку?
– Тебя никто не просил идти со мной, – откликнулся Адам.
Чарльз придвинулся к брату:
– Что он тебе рассказывал днем? Я видел вас вместе. Что он сказал?
– Да просто говорил об армии, как всегда.
– Что-то не похоже. – Чарльз с подозрением посмотрел на брата. – Я видел, как он к тебе наклонился. Он так разговаривает с приятелями. Понимаешь, не рассказывает, а беседует по душам.
– Он просто рассказывал, – терпеливо повторил Адам, стараясь дышать ровно, так как внутри шевельнулся страх и противно засосало под ложечкой. Он сделал глубокий вдох и задержал дыхание, пытаясь с ним справиться.
– И что же он рассказывал? – настаивал Чарльз.
– Про армию и солдатскую жизнь.
– Не верю, – не унимался младший брат. – Лживая тварь! Что ты скрываешь?
– Ничего, – совсем растерялся Адам.
– Твоя сумасшедшая мамочка утопилась! – грубо выкрикнул в лицо брату Чарльз. – Наверное, посмотрев на тебя. Тут любой на себя руки наложит.
Адам тихо выдохнул скопившийся в груди воздух, стараясь подавить гнетущий страх, и промолчал.
– Ты пытаешься отнять у меня отца! – орал Чарльз. – Не знаю, как тебе это удается. Сам-то соображаешь, что творишь?!
– Ничего я не творю, – прошептал Адам.
Чарльз в один прыжок перегородил Адаму путь, и тому пришлось остановиться. Братья стояли лицом к лицу, почти касаясь друг друга, и тут Адам осторожно попятился, будто увидел змею.
– А помнишь его день рождения? – продолжал возмущаться Чарльз. – Я купил ему немецкий нож за семьдесят пять центов – три лезвия, отвертка и перламутровая рукоятка. Ну и где тот нож? Ты когда-нибудь видел, чтобы отец им пользовался? Может, он отдал нож тебе? Даже ни разу его не наточил! Может, он сейчас у тебя в кармане? Интересно, куда отец подевал нож? А мне только буркнул «спасибо». И все. С тех пор я так и не видел немецкого ножика с перламутровой рукояткой за семьдесят пять центов!
В голосе Чарльза слышался гнев, и Адам почувствовал, как по спине ползет холодок, но он знал, что в запасе еще есть немного времени. Много раз он наблюдал за разрушительной машиной, в которую превращается брат, сокрушая все на своем пути. Сначала вырывается наружу неудержимая ярость, а ей на смену приходят холодное спокойствие, пустой взгляд и довольная улыбка, играющая на губах. Криков больше не слышно, только шепот. Вот тогда-то машина настраивается на убийство, хладнокровное и рассчитанное до мелочей, когда кулаки наносят умелые и точные удары. Адам судорожно сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее горло. Он не мог подобрать подходящих слов, чтобы урезонить брата, потому что в гневе Чарльз никого не слушал, а вернее, вообще утрачивал способность слышать. В темноте фигура Чарльза казалась ниже ростом, более массивной и широкой в плечах, но он еще не пригнулся, готовясь к решающему прыжку. При свете звезд губы Чарльза влажно блестели, но улыбка на них не играла, а в голосе по-прежнему звучала ярость.