– Арни? – мгновенно оживилась она.
– Насколько я знаю, на этом побережье, кроме него, некому.
– То есть вы хотите сказать, что изумруды он нашел на месте аварии?
– Скорее всего. И те, что он дал вам, наверняка не последние.
– Но как он узнал об этом?
Этот вопрос я уже неоднократно задавал себе, и нашел единственный приемлемый ответ.
– От Сары Келсо. В первый вечер их пребывания во Фредериксборге она ходила к нему в гости. Видимо, тогда это и произошло.
– Без ведома Фогеля?
– В этом-то все и дело. Отсюда возникают некоторые интригующие перспективы, вы со мной согласны?
– Что вы намереваетесь делать?
– А почему я что-то должен делать? – пожал я плечами. – Все это становится слишком сложным для такого простого парня, как я.
– Какой притворщик! – хмыкнула она. – Какой жуткий притворщик! Пора мне действительно за вас взяться всерьез.
– В какой ипостаси? Как Илана Итэн или Майра Гроссман? – Не закончив фразы, я уже пожалел о том, что сорвалось с языка.
Улыбка мгновенно погасла. Я понял, что сделал ей больно.
– Да что вы к этому прицепились?
С чувством отвращения к самому себе я судорожно пытался найти какие-то слова извинения, но было поздно. За спиной послышались шаги. Фогель, Стрэттон и Сара Келсо спускались с лестницы; из кухни в тот же момент показался Расмуссен. Все одновременно громко заговорили.
Ужин был прост и обилен. Суп из чечевицы, за ним – треска на пару и бараний бок. На десерт подали кофе и бренди. Мы устроились вокруг камина. Неспешный разговор шел в основном о Гренландии и судьбах первопоселенцев.
Расмуссен стоял спиной к огню с бокалом в руке, рассказывая трагичную и красивую легенду – о том, как в десятом веке Эрик Рыжий открыл этот гигантский остров, о том, как тысячи исландцев и скандинавов заселяли эти земли, пока климатические условия не сделали жизнь здесь крайне сложной. По официальным данным, последний корабль ушел отсюда в 1410 году.
– А что было потом? – подала голос Сара Келсо. – Что случилось с теми, кто остался?
– Никто толком не знает, – пожал плечами Расмуссен. – Следующие триста лет – сплошное белое пятно. Когда в восемнадцатом веке тут высадились первые миссионеры, они обнаружили только эскимосов.
– Невероятно!
– И тем не менее это так.
– Вы правда считаете, – нарушил краткую паузу Стрэттон, – что первооткрывателями Америки были норвежцы, или это детские сказки?
Лучшей темы для продолжения разговора и искать не надо было. Расмуссен прямо загорелся.
– В этом не может быть никакого сомнения. Все, что описано в древних норвежских сагах – по преимуществу чистая правда. Они поднимали паруса именно здесь, в этом самом фьорде. И первым был Лейф Счастливчик, сын Эрика Рыжего. – Расмуссен сыпал именами и событиями, эхо его голоса отдавалось в стропилах огромного зала. Все слушали затаив дыхание. – Он открыл землю и назвал ее Винланд. Возможно, это в районе полуострова Кейп-Код, в Массачусетсе.
– Только возможно, – заметил Фогель. – Разве не правда, что большинство так называемых норвежских следов в Америке признано несостоятельными?
– Но это не означает, что их не было там вовсе, – парировал Расмуссен. – В сагах описано, что брат Лейфа, Торвальд Эрикссон, погиб в битве с индейцами, раненный стрелой в руку. Один датский археолог, Ааге Руссел, занимался раскопками на ферме близ Санднеса, это к северу отсюда. Она принадлежала брату Торвальда. Среди прочего он обнаружил наконечник индейской стрелы, несомненно происхождением из Америки, и кусок антрацита – такого же типа, что добывали на Род-Айленде. В Гренландии нет антрацита.
– Джо говорил мне, что вы сами много занимались подобными раскопками, – вступил в разговор Дефорж. – Вам что-нибудь попадалось подобное?
– Очень много. В сагах еще сказано, что некоторое время в Америке, на территории под названием Стромси, – точно установлено, что это остров Манхэттен, – одно время жили Торфинн Карлсефне и его жена Гудрид Верная. Там у них родился сын Снорре. Первый белый человек на американском континенте.
– И вы верите в это? – спросил Фогель.
– Абсолютно. Позже он поселился здесь, в Сандвиге. Этот самый дом построен на фундаменте его жилища. Я много лет занимался тут раскопками.
Все были буквально захвачены его неподдельным энтузиазмом.
– А вы можете нам что-нибудь показать? – снова проявил любопытство Фогель.
– Разумеется. – Расмуссен отставил стакан и двинулся к противоположной стороне зала.
Все встали и последовали за ним.
Не то что мне было не интересно, просто я много раз уже видел его любовно сохраняемую коллекцию. Кроме того, хотелось подышать свежим воздухом. Стараясь держаться в тени, я пробрался к двери, мягко закрыл ее за собой и вышел на улицу.
Было около одиннадцати вечера. В это время года окончательно темнеет только после полуночи. Дождь и туман при резком свете фонаря напомнили мне атмосферу Йоркширских болот.
На улице был настоящий ливень. Каменные плиты двора все были в мельчайших брызгах. Я перебежал к огромному сараю в глубине двора и спрятался под его крышей. Это было просторное, гулкое помещение. В нем приятно пахло свежим сеном. Приставная лестница вела на чердак.
Туда я и поднялся. Примерно половина чердака уже была заполнена сеном. В дальнем конце его хлопала на ветру незакрепленная дверца. Залетающие внутрь капли дождя приятно холодили лицо. Я выглянул наружу. До земли было не меньше тридцати футов. Здесь же на мощном крюке был закреплен шкив, при помощи которого поднимали наверх деревянную платформу. Просто мальчишечий рай! Я с трудом удержался от того, чтобы не ухватиться за веревку и не скользнуть вниз. Закурив, я стоял и смотрел на дождь, предаваясь сладостному чувству ностальгии.
Внезапно скрипнула дверь дома. Я услышал негромкий голос Иланы:
– Джо!
Я высунулся из чердачного окошка. Она была в том же платье, в каком вышла к ужину, только на плечи накинула свою шубку.
Повертев головой, она заметила меня и улыбнулась.
– Там не найдется местечка еще для одного?
– Думаю, да.
Она поднялась по лестнице и принялась оглядываться, держа руки в карманах.
– Очень мило. Почему вы нас покинули? Не интересно?
– Отчего же? Меня всегда это восхищало. Но дело в том, что мы с Олафом Расмуссеном старые друзья. Я все это неоднократно видел. Все как-то столпились. А я не люблю, когда слишком много народу.
– Включая меня?
– А вы как думаете?
Мы перешли к открытому чердачному окну. Она устроилась на ящике. Я предложил сигарету.
– И часто у вас такое отношение? К окружению, я имею в виду.
– Нередко.
Она улыбнулась и покачала головой.
– Вы говорили, что приехали в Гренландию прежде всего для заработка. Это ведь не совсем так, верно?
Мне и самому было нелегко на это ответить. Некоторое время я внимательно смотрел на струи дождя.
– В Сити мне приходилось беспокоиться о том, где запарковать машину. Найдя место, я начинал беспокоиться, как бы не пришлось переплачивать за время стоянки. Здесь же каждый новый день – это борьба. Борьба человека с дикой природой. Это придает бодрость духа. Не так много осталось мест на земле, где это возможно.
– И как долго это может продолжаться?
– В том-то все и дело, – вздохнул я. – Исландцы начинают организовывать четырехдневные туристские маршруты. Из Исландии в Нарсарсуак. Это недалеко отсюда. Там хорошая посадочная полоса и вполне пристойный отель. У меня дурное предчувствие, что это – начало конца. Так происходит повсюду, когда появляются туристы.
– И что вы тогда будете делать?
– Уеду отсюда.
– В какой-нибудь новой роли?
– Не уловил вашей мысли.
– Это термин Карла Юнга. Он утверждал, что многие люди страшатся реальной жизни, поэтому придумывают себе определенные роли – новые личности, если хотите. Все мы в большей или меньшей степени страдаем от своих слабостей. Вот вы, например, пытаетесь играть роль крутого пилота-бродяги, сурового мужчины со стальными нервами, которому все по плечу.