Юра выскакивал из холла в коридор на любые звуки шагов. Проходили здесь многие. Бегом семенили симпатичные, улыбающиеся Оленеву сестрички, здоровались врачи, едва кивнул слоноподобный Титов. Переваливаясь с ноги на ногу, держась за стенки, ползали по своим делам роженицы.
— Тужься ещё, ещё… Мариночка, совсем немножко осталось, детка. Молодец. Отсасывайте, отсасывайте! — уже командовала коллегам врач.
Стон, глухой шлепок, словно кусок мяса плюхнули на стол… и слабый детский писк.
— Девочку родили! — сестра с улыбкой приняла от врача красный, шевелящийся комочек, весь в белой пене.
— Бракодел… лысый, — Марина сдувала с верхней губы капельки пота, не открывая глаз. И тут же повернулась на детский крик:
— Эй, что там такое? Где моя доченька, покажите скорее солнышко моё!
Когда на экране телевизора был забит очередной костыль в железнодорожную магистраль века, в коридоре показалась Мария Николаевна.
— Поздравляю вас, Юра, с дочкой. Три семьсот, крепышка.
— Спасибо.
— Вы что — не рады? Мальчика хотели?
— Да нет, в принципе, мне всё равно.
— Нет, вы посмотрите, что за равнодушный молодой человек!
— Я не равнодушный, я уравновешенный, Мария Николаевна.
Работал Титов неторопливо, занудливо, заставлял ассистентов потеть, молча злиться и переминаться с ноги на ногу. Сегодня Титов оперировал как—то особенно вяло, обильно потел, и сестра постоянно промокала ему лоб салфеткой.
— Отойди! Держи… Ровнее держи, иссекаю, мать вашу! Суши. Еще суши. Суши лучше! — и пока ассистент промокал операционную рану, быстро и ловко перехватывая подаваемые тампоны, сердитый Титов швырнул окровавленный скальпель на столик посмотрел по сторонам, заметил Оленева, сидящего у своей аппаратуры и сказал почти пренебрежительно, лениво растягивая слова:
— Э—э, как вас там… позовите кого—нибудь из врачей—анестезиологов. Наркоз ни к чёрту.
— 14 —
— Анестезиолог я. Наркоз глубокий, параметры стабильные. Продолжайте, пожалуйста, — так же без эмоций, но подчёркнуто вежливо ответил Юра
Пустыми рыбьими глазами Титов смотрел на непокорного мальчишку, но, убедившись, что всё в порядке, продолжал работу.
Летним днём Оленев с пятилетней дочерью шёл по солнечному бульвару, и Лерочка на ходу сочиняла очередную сказку:
— Жил да был на свете человек по имени Оленев. Внизу у него росли ноги, а наверху голова. Как у всех людей, там вили гнёзда малиновки. Поэтому Оленев осторожно обращался с головой и спал стоя, чтобы не раздавить маленьких птенчиков. А Падший Ангел никогда не был Ангелом. По характеру. Но по внешности — хоть куда. Только намного лучше. И Печальный Мышонок ничего общего с мышами не имел. Это его так звали иногда. А имя у него такое — Великая Лесная Дыра, а прозвище у него — Ванюшка.
Оленев остановился, поражённый.
— Валерия! Вот такой сказки я от тебя ещё ни разу не слыхал. Я тоже считался вундеркиндом, но не до такой степени! Я понимаю: Оленев — это я. Падший Ангел — ты. Кто такой Печальный Мышонок — я догадываюсь. Но откуда ты можешь знать про всё остальное?!
— Ангелы знают всё, — загадочно ответила дочь, — даже если они — Падшие.
Но Оленев уже не слушал Леру. Он увидел Титова. Тот сидел на скамейке, развалясь и выпятив живот, а к его руке были привязаны поводки. Сдерживаемые ошейниками с медными бляхами, на газоне паслись кролики.
Лерочка, завидев пушистых зверушек, забыла про свою загадочность и многозначительность сказки, и как обычный ребёнок бросилась к ним:
— Ой, какие красивые! А можно их погладить? А они не кусаются?
Титов не отозвался ни одним движением. Оленев оставил дочь на газоне и с независимым видом уселся рядом с хирургом.
— Пересядьте, пожалуйста. Место занято.
— Кем, астральным телом?
— А—а, это вы, коллега, — Титов приоткрыл один глаз.
— Как поживают ваши кролики?
— Неплохо. А как вы?
— Гораздо лучше. Меня не держат на поводке.
— Это вам только кажется. Вы на поводке у жены, у дочери, у работы..
— Вы их сами едите, или продаёте? — нескромно перебил Оленев.
— Это не мясо. Это разумные существа. Как и мы с вами.
— Ой, ли? Слишком уж мы далеки друг от друга на древе жизни.
— Вы полагаете? — Титов зевнул, — Чем же кролики отличаются от человека? И они едят, пьют, размножаются.
— 15 —
— Ну, вы скажете. Человек мыслит! Я вот, разговариваю с вами на отвлечённые темы…
— М—да, невелика честь говорить с вами, ну да ладно: пора с вас и спесь сбить. Манечка, детка, иди сюда.
Толстая белая крольчиха приподняла голову от газона и уставилась на Титова.