— Не помню уже.
— Я удивляюсь вам, Юрий Петрович! — Мария Николаевна хлопнула о стол какой—то папкой, — Иногда мне кажется, что вы бездушный человек. Или вместо сердца у вас камень?
— Не знаю, — пожал он плечами, — Вроде, обычное сердце.
В переполненном автобусе Марина пробивала дорогу к передней двери.
— На следующей выходите? Так проходите, не мешайте. У горисполкома сходите?
На остановке сдавленный народ вывалился из дверей и как—то мгновенно исчез. Марина свалилась со ступенек последней, прижимая сумочку к груди. Подняла голову и замерла.
Бесшумно отъехал автобус. Марина стала обмахиваться сумочкой.
— Чёрт побери, я опять не так одета!
–.. и потом как, ну вот скажи, как они могут утверждать, что существует секретное приложение к пакту Риббентропа—Молотова? Договор — открытый, а приложение, значит, секретное? Они что — имеют какой—то доступ к секретным документам? Никакого! Не те люди. Но, допустим, каким—то образом, через кого—то могли узнать. Так, значит, тех надо судить открытым судом за разглашение государственной тайны, ведь так?
Оленев и отец возвращались с прогулки. Пётр Васильевич был очень рад редкой возможности провести время с сыном и рассказать, наконец, о том, что волновало его в последнее время. А волновало всех и вся в стране лишь то, что творилось в зале заседаний народных депутатов, и что щедро показывало телевидение чуть не круглые сутки. Юра тоже размышлял о договоре, но совсем о другом. «Срок не подошёл, но Философский камень—Ванюшка уже напоминает о нём. Иначе как объяснить Расчёску для Арбузов, новогоднюю ёлку на потолке, зеркало, что мельком показало меня в детстве и маму… Эта чертовщина с комнатами, исчезновениями Марины, Леркиными заскоками. И главное, что все воспринимают это как должное, никто ничему не удивляется! Полтергейсты с барабашками отдыхают!».
Вот и сейчас, после прогулки, Оленев вводил отца в квартиру не через дверь, а сквозь какие—то парадные ворота типа византийских. Но ни отец, ни соседка сверху, что спускалась вниз и поздоровалась как раз перед воротами, не заметили этого! Сам Оленев осмотрел ворота снизу вверх и неодобрительно хмыкнул.
— 18 —
Юра накрывал обед для отца перед любимым телевизором. Чёрный ящик по имени «Сони» щедрой палитрой всех цветов живописал картину очередного поиска правды и справедливости в зале заседаний народных депутатов.
«Вот и они ищут. Который год уже. Причём, их сотни, и они знают, что им надо найти и как это выглядит. И ничего дельного так и не могут найти. А я? Что и где искать? Эх, Ван Чхидра, Ванюшка ты озабоченный», — говорил сам себе Юра, краем уха прислушиваясь к надрывным речам.
Провожая отца в его комнату, Оленев заметил, что интерьер квартиры изменился, и в стене гостиной появилась ещё одна дверь. Юра уложил отца и вышел в зал. Телевизор уже почему—то демонстрировал мультик на японском языке. Оленев выключил его, но звуки японской речи не исчезли вместе с изображением. Тогда Юра подошёл к новой двери и открыл её. За красной лакированной дверью оказалась комната, обставленная в японском стиле. На циновке—татами играли дети — мальчик лет пяти и девочка раза в два старше. Оленев оглядел комнату, придвинул европейский стул, сел на него верхом и стал молча наблюдал за детьми. Девочка приподняла голову и, хитро прищурившись, улыбнулась Юре. Он подмигнул и состроил смешную гримасу. Девочка прыснула и толкнула мальчика локтем. Тот оторвался от кубиков и вежливо произнёс:
— Конбанва, софу! (Здравствуй, дедушка!).
— Я, ке ва нани—о ситэ ита но? (Привет! Чем ты занимался сегодня?).
— Нанииро годзэнтю дзуто яттэта мон дэ нэ. Кутабирэтэ симмата ё. (Всё утро играл. Из сил выбился), — ответил мальчик.
— Ну, и чьи же вы будете? — спросил Оленев по—русски.
— Мы твои, дедушка, — ответила девочка тоже по—русски, — Мама велела тебе присмотреть за нами, а то мы такие кручёные! Вот и смотри.
— Здравствуйте, я ваша дедушка, — протянул Оленев в раздумье, — Поздравляю, Юрий Петрович, вдругорядь сподобился в тридцать два года. Есть не хотите? — выдал он русский вариант продолжения знакомства.
— Ужас как! — согласилась девочка, — Мама говорила, что ты приготовишь нам тако с овощами.
— И—и—и… где же я вам найду осьминога? — вздохнул Оленев, — Овощи худо—бедно здесь водятся, а вот со спрутами напряжёнка. И закупать валюты нет. Может, обойдёмся борщом? Кстати, папу—то вашего как зовут?
— Ямада, — ответил внук.
— Всё ясненько. Ладно, внуки мои японские, играйте, а я что—нибудь с обедом придумаю.