— Благодарю вас, генерал. — Файндхорн был бесстрастен как всегда. — Мистер Николсон, прожектор. Малый назад.
Луч прожектора пронзил тьму, осветив тяжелое волнующееся море, молочно пенившееся под проливным дождем. Несколько секунд луч оставался неподвижен, тускло высвечивая почти сплошную пелену ливня, затем стал пробираться вперед и тут же наткнулся на совсем близко стоящую на плавучем якоре шлюпку, неистово качающуюся вверх-вниз на крутых, почти отвесных волнах, гребни которых то и дело обрушивались на нее. В шлюпке находилось семь или восемь человек, беспрестанно нагибавшихся и выпрямлявшихся, вычерпывая воду; лодка уже глубоко погрузилась в воду и оседала с каждой минутой. И лишь один человек сидел на кормовых шкотах лицом к танкеру, закрыв предплечьем глаза от яростного света прожекторов. Сразу над предплечьем виднелось что-то белое, — возможно, фуражка, однако, учитывая определенную дистанцию, с уверенностью судить было сложно.
Николсон спустился по носовому трапу, промчался мимо шлюпки, сбежал по еще одному трапу на опоясывающий судно узкий мостик, тут же слетел по третьему трапу, заканчивавшемуся на крыше цистерны номер три, и, уверенно миновав лабиринт вентилей и трубопроводов, достиг правого борта. Фарнхольм не отставал от него на протяжении всего маршрута. Как только Николсон положил руки на привальный брус и перегнулся через него, два дополнительных прожектора зажглись одновременно.
Залитая светом шлюпка теперь находилась менее чем в сорока ярдах от борта, приближаясь с каждой секундой. Попав под укрытие «Виромы», люди перестали вычерпывать воду, всматриваясь в стоявших на палубе танкера и готовясь зацепиться за шторм-трап. Николсон увидел, что у сидевшего на корме человека на голове вовсе не фуражка, а наспех наложенная повязка, пропитавшаяся кровью. Вскоре он заметил еще и неестественно неподвижное положение правой руки этого человека.
Николсон повернулся и показал на него Фарнхольму.
— Это ваш друг сидит там, на корме?
— Да, это Ван Эффен, — подтвердил Фарнхольм. — Что я вам говорил?
— Вы оказались правы. — Николсон сделал небольшую паузу. — Кажется, он достаточно прямолинеен в определенных ситуациях.
— Что вы хотите сказать?
— Я хочу сказать, что в руках у него пистолет, направленный на его товарищей, и он не спускает с них глаз.
Фарнхольм воззрился на Ван Эффена и тихо прошептал:
— Вы правы, черт побери.
— Но почему?
— Не имею ни малейшего представления. Но можете мне поверить, мистер Николсон, если мой друг Ван Эффен навел пистолет, значит, у него для этого есть веские причины.
Фарнхольм не ошибался. Прислонившись к перегородке обеденного салона с большой порцией виски в руке, Ван Эффен, с промокшей одежды которого ручьями стекала вода, сжато поведал об этих причинах. Когда на «Кэрри Дэнсер» начался пожар, они сели на оснащенную двигателем шлюпку и еще до того, как разразился шторм, умудрились найти пристанище на небольшом островке в нескольких милях к югу от тонувшего судна. Поставив шлюпку бортом на песок, ураган не спал. Незадолго до этого они видели взмывающие в северо-западном направлении сигнальные ракеты.
— Это были наши, — кивнул Файндхорн. — И вы решили плыть к нам?
— Правильно. — Он махнул рукой в сторону столпившейся в углу салона группы людей. — Но Сайрену это не понравилось. Он не питает особых симпатий к союзникам. И кроме того, у нас были основания полагать, что ракеты — сигнал бедствия с «Кэрри Дэнсер». — Ван Эффен залпом допил виски и осторожно поставил стакан на стол рядом с собой. — Однако у меня был пистолет.
— Это я видел, — сказал Николсон. — И далее?
— Мы отплыли в северо-западном направлении и прошли длинный и достаточно бурный галс, во времени которого нас здорово потрепало. Затем мы попали уже в настоящий шторм, и волны залили наш двигатель. Так бы мы сидели и, наверное, в скором времени утонули бы, если бы я не увидел свечение вашего корабля — в такую темную ночь оно легко различимо издалека. Если бы дождь пошел пятью минутами раньше, мы бы вас никогда не заметили. Но небо благоволило к нам. Плюс ко всему у меня был фонарь.
— И пистолет, — закончил за него Файндхорн. Он долго смотрел на Ван Эффена, не отрывая от него холодных задумчивых глаз. — Жаль только, что вы не воспользовались им ранее.
Голландец криво улыбнулся.
— Не трудно понять, что вы имеете в виду, капитан. — Он поднял руку и с гримасой боли сорвал с головы пропитавшуюся кровью полосу льняного полотна. Глубокая рана с лиловыми кровоподтеками по краям проходила от угла лба до уха. — Как вы думаете, я это заработал?