Приближался левый берег. Он был в тени и казался хмурым и неприветливым. Сложили здесь последнюю пирамиду и захваченной из лагеря краской начертили на камне огромную стрелу, свои имена и число.
Теперь ледник был провешен. Через несколько дней мы должны были измерить, на какое расстояние отодвинулись от прямой каменные вехи.
Мы быстро пошли обратно к лагерю и очень скоро сбились со своего старого пути. Это нас не особенно беспокоило: прямой путь на леднике не всегда самый короткий. Спускаясь с одного моренного конуса, Валентин заметил гигантское отверстие ледникового грота. Многометровые сосульки ледяной занавеской спускались над входом.
Грот образовался от совместной работы воды и ветра. Он превосходил по своим размерам все, что я видел до сих пор на ледниках Тянь-Шаня.
Мы вошли под сумрачные и холодные своды. Стены грота были покрыты огромными полукруглыми затесами, словно следами резца какого-то исполинского ваятеля. Свет причудливо отражался в черных вогнутых зеркалах.
— Осторожнее, не поскользнись! — воскликнул Гусев, когда я пошел в глубь ледяного дворца.
Он схватил камень и бросил его в темноту.
Величественные звуки понеслись нам навстречу. Как будто на каком-то необычайном инструменте быстро сыграли мажорную гамму.
Потрясенные, мы молчали несколько секунд. Потом один за другим стали подбирать камни и бросать их в темноту. Удивительная музыка гремела, сотрясая воздух.
— Сюда бы Акимхана! — крикнул Гусев. — Ведь это сам Шайтан!
Глаза наши привыкли к темноте. Осторожно ступая, мы подобрались теперь к тому месту, где грот круто уходил вниз.
Длина этой наклонной трубы достигала по меньшей мере 60 метров. Внизу была вода. Это мы узнали, бросив камень так, что он долетел до воды, не коснувшись стен. Ледяная шахта служила гигантским рупором и усиливала все звуки во много раз: падение камня звучало как обвал.
Долго мы любовались красотой этого удивительного сооружения природы. Полные впечатлений, мы, наконец, вышли на ледник и направились к лагерю.
Нас ждали. Одна палатка была свернута. Шли деятельные приготовления к дороге. Я удержал Валентина за рукав.
— Неужели ты не пойдешь с нами?
Гусев посмотрел себе под ноги, ударил по льду штычком ледоруба.
— А что же я могу сделать по-твоему? — спросил он меня в упор. — Мучиться потом, что не снята карта ледника — основная цель нашей экспедиции? Оставить на леднике одного Загрубского?
— На что же ты раньше рассчитывал? — спросил я. — Не понимаешь что ли, как будет без тебя трудно.
— Кто мог предвидеть эту историю с носильщиками…
— Три года! — сказал я с отчаянием. — И отказаться от восхождения, когда, наконец, мы добрались до этой проклятой вершины.
Валентин молча смотрел вверх по леднику.
Вот сейчас, когда я пишу эти строки, мне стоит только закрыть глаза, и снова отчетливо возникает сверкающая белизна хан-тенгринского хребта, его гигантские горы, могучий строй великанов-шеститысячников. От подножия и до вершин — холодный блеск снега и льда. И только в самом конце этой шеренги великанов самый гигантский, самый могучий — мраморный пик Хан-Тенгри.
Как зачарованный, смотрел Гусев на эту картину.
— Нет, догнать вас не удастся, — сказал он, отвечая собственным мыслям, и передернул плечами, словно стряхивая с себя оцепенение.
— Сегодня же во что бы то ни стало оторваться от топографов подальше, — решил Сухорецкий.
Поэтому, увидав, что мы возвращаемся с ледника, он приказал готовиться к выступлению.
Несмотря на сильную усталость, я принялся укладывать свой мешок.
На солнце набежали облака. С запада появились тяжелые тучи, пошел мелкий снежок. Мы натянули штормовые куртки, взвалили на спины тяжелые рюкзаки. Сухорецкий в последний раз условился с Гусевым и Загрубским о маршруте и встрече на леднике.
— Если надо будет — действуй как начальник спасательного отряда, — сказал он Валентину.
Все старались держаться как можно бодрее, словно ничего не случилось.
— Ну, ни пера вам, ни пуха! — говорил Николай Николаевич. — От всей души желаю удачи… Будьте только поосторожнее…
Он долго тряс мою руку, потом вдруг сказал:
— А ну, почеломкаемся напоследок! — и заключил каждого из нас в свои широкие объятия.
Я подошел к Гусеву.
— Ну, прощай, — сказал я, — следи за вершиной. Может, увидишь нас на макушке.