Вода катилась с таким ревом, что этот шум, отдававшийся в берегах, казался посторонним, не относящимся к плотной свинцово-серой массе, стремительно проносящейся мимо нас.
Не отрываясь, глядел я на Орусбая. Теперь мне казалось, что вода стоит на месте, а я и Орусбай мчимся в сторону все быстрее и быстрее. Я закрыл на секунду глаза, чтобы прекратить это ощущение. В ту же секунду Валентин, вскрикнув, схватил меня за рукав. Когда я открыл глаза, то увидел, что Тюльпар оступился. Вода покрыла его круп, и Орусбай сильно подался вперед. Конь рванулся изо всех сил. Вода теперь доходила ему до брюха. Он пошел быстрее, и через минуту Орусбай был на противоположном берегу.
Старик подошел к воде и пронзительно стал кричать что-то Горцеву. Я ничего не мог расслышать и видел только маленькую суетливую фигурку, махавшую камчой.
— Гамузом! Кричит, чтобы скопом ехали, — сказал Горцев. Он был очень серьезен.
Мы поставили всех лошадей по шесть в ряд, самых сильных на левом фланге, вьючных посередине и тронулись.
Прием этот был рассчитан на то, что сплоченному ряду легче будет сопротивляться бурному течению.
Я глянул вниз на воду, и все медленно поплыло у меня перед глазами. Ни разу в жизни я не испытывал головокружения, однако здесь решил смотреть не вниз, а на противоположный берег. Вода подбиралась все выше и выше, и скоро я почувствовал ее в сапогах. Еще несколько шагов — и лошади вынесли нас на берег.
Во второй шеренге дело прошло не так благополучно. Одна маленькая лошадка, споткнувшись о камень, упала, и сразу вода стремительно понесла ее вниз. Орусбай скакал по одному берегу, Горцев по другому, но в тот момент, когда казалось, что лошадь погибла, она справилась как-то с течением и, попав на мелкое место, стала на ноги. Корзины были полны воды.
Я переобулся, завернув ноги в сухие портянки. То же самое сделали и остальные. Осмотр корзин мы отложили до привала.
Наш «живой консервь», как называл баранов Орусбай, ни за что не хотел идти в воду. Оставшиеся Горцев и Ошрахун понукали их криками и камчой, хватали за шерсть и бросали в воду. Но как только течение подхватывало баранов, они с отчаянным блеянием поворачивались и, как заправские пловцы, выгребались обратно на берег.
Ошрахун вскочил на коня. Дико крикнув, он нагнулся, запустил пятерню в густую шерсть овцы и рывком вскинул ее поперек седла. Довез овцу до середины, бросил в воду и погнал дальше камчой. Течение вынесло панически блеющую «живую консерьву» на левый берег.
Орусбай бросился к ней, чтобы привязать. И в этот момент овца увидела на противоположном берегу своих товарищей. Горцев, чертыхаясь, гнал их в реку. Не долго раздумывая, овца кинулась в воду и поплыла обратно.
Несмотря на свой собственный довольно плачевный вид, мы хохотали до упаду. В конце концов Горцев связал всех пятерых длинным ременным арканом и скопом потащил в воду. Ошрахун и Акимхан толкали наше стадо сзади, и, наконец, бараны очутились где следует.
— Вот этого прохвоста первого на жаркое, — вытирая пот, указывал Горцев на одного барана, который дрожал и встряхивался. — Главный трус и всех с толку сбил, язви его мухи!
— По коням! — закричал Сухорецкий.
Медленно стали мы подниматься в гору, и скоро долина Сарыджаз с ее широкими и пологими террасами открылась перед нами на много километров.
Жаркое тяньшанское солнце еще весной желтит здесь пышную траву горных пастбищ. Отсюда происходит и название долины — Желтая Весна.
Великолепные альпийские луга Сарыджаз, на которых до сих пор встречаются стада могучих горных баранов-архаров, всегда были излюбленным местом кочующих киргизов. Проезжая, мы встречали несколько колхозных становищ. Теперь, переправившись через Сарыджаз в ее верховье, мы направились к перевалу Тюз.
Горцев ехал за Орусбаем и сумрачно осматривал горы. Мне он признался в причинах своего дурного настроения.
— Ну что же это — едем, едем и ни одной дневки, язви его мухи. Вы все будете думать, что наврал я о себе. Я бы вам мяса достал побольше, чем от этих пяти баранов.
— Будут еще дневки! — утешал я его. — Постреляете, Георгий Николаевич.
Он мрачно сплевывал и ничего на это не отвечал.
Жирные сурки, став на задние лапы, разглядывали наш караван и, пронзительным свистом подав сигнал тревоги, ныряли в норки. Этот тревожный сигнал передавался по цепи далеко вперед.
При нашем приближении мы видели сливающуюся с желто-зеленым фоном фигурку сторожа, который, свистнув свое «спасайся», мгновенно исчезал сам в норе.