— Знаю, — вздохнула Ширли.
— Пару часов за ночь, если удавалось. В общем сегодня ночью я собираюсь наверстать упущенное. Мне нужно быть в участке в семь утра: еще один митинг протеста на Юнион-сквер — так что все равно слишком долго спать мне не придется. — Он остановился и отдал ей потухший фонарик. У Ширли в руках он вновь ярко загорелся. — Я тут ною, но мне некому пожаловаться, кроме тебя, Ширли. Пока ты меня не встретила, тебе жилось гораздо лучше.
— Этой осенью всем плохо. Ничего подобного еще не было. Сначала вода, теперь вот холодно. Я не понимаю…
— Я не это имел в виду, Ширли… свети, пожалуйста, на комод. — Он достал масленку и прочие принадлежности для чистки оружия и разложил все это на тряпке рядом с кроватью. — Я о нас с тобой. Я не могу дать тебе того, к чему ты привыкла.
Она старалась не вспоминать о своей жизни с Майком. Об этом они вообще не говорили.
— Мой отец живет почти в таком же районе, — сказала она. — Все не так уж сильно отличается.
— Я не об этом. — Он сел на корточки и начал разбирать револьвер. — После того как ты ушла из дома, все у тебя пошло намного лучше, я это знаю. Ты симпатичная девушка, даже более того; за тобой, должно быть, ухлестывало множество парней. — Он говорил, запинаясь и не отрывая глаз от револьвера.
— Я живу здесь, потому что так хочу, — твердо сказала она. — Привлекательной девушке жить легче. Я это знаю, но все не так уж просто. Я хочу… Не знаю точно… счастья, по-моему. Ты мне помог, когда я действительно нуждалась в помощи, и мне было хорошо с тобой, как ни с кем. Я не говорила тебе раньше, но я надеялась, что ты позовешь меня сюда. Мы с тобой так подходим друг другу.
— Это единственная причина?
Они ни разу не говорили об этом с той самой ночи, когда он привел ее к себе, и сейчас ему хотелось узнать все о ее чувствах, не раскрывая своих.
— Почему ты привел меня сюда, Энди? Какая у тебя была причина? — Она не ответила на его вопрос.
Не глядя на нее, он вставил барабан в револьвер и крутанул его большим пальцем.
— Ты мне понравилась… очень понравилась. В сущности, если хочешь знать, — он понизил голос, будто говорил что-то постыдное, — я тебя люблю.
Ширли не знала, что ответить, и молчание затянулось. Жужжал фонарик; из-за перегородки раздались скрип пружин и приглушенное ворчание Сола, забирающегося в кровать.
— А ты, Ширли? — тихо, чтобы не услышал Сол, спросил Энди и наконец взглянул ей в лицо.
— Я… я здесь счастлива, Энди, и я хочу здесь жить. Я серьезно не думала об этом.
— Любовь, брак, дети? Об этом ты думала? — В его голосе опять послышалась резкость.
— Любая женщина думает о подобных вещах, но…
— Но не по отношению к неряхе вроде меня, живущему в полуразвалившейся крысиной норе, наподобие этой… Ты это имела в виду?
— Не говори за меня. Я этого не сказала и даже не думала об этом. Я не жалуюсь… разве что тебя ужасно долго не бывает дома.
— У меня работа.
— Знаю… просто я скучаю без тебя. По-моему, мы чаще бывали вместе в те первые недели, когда встретились. Было весело…
— Тратить деньги всегда весело, но нельзя веселиться все время.
— А почему? Я имею в виду не все время, а иногда вечером или в воскресенье. Кажется, что мы не говорили друг с другом много недель. Я не хочу сказать, что роман должен продолжаться вечно…
— У меня работа. Какой, по-твоему, получится роман, если я ее брошу?
Ширли чуть не расплакалась.
— Энди, пожалуйста… я не хочу с тобой ругаться. Неужели ты не понимаешь?..
— Я все прекрасно понимаю. Если бы я был большой шишкой в синдикате, занимался девочками, гашишем и ЛСД, все было бы по-другому. Но я просто паршивый полицейский, пытающийся как-то спасти все от развала, в то время как разные ублюдки делают наоборот.
Он вставил патроны в барабан, не глядя на нее и не видя слез, текущих у нее по лицу. За столом она не заплакала, но сейчас не могла сдержаться. Этот холод, мальчишка с ножом, нехватка воды, все подряд, — а теперь еще это. Она положила фонарик на пол, он помигал и погас. Энди поднял фонарик и включил его, а она отвернулась к стене и с головой накрылась одеялом.