Ройстон был более, чем заинтригован, но лишь произнес:
— Не тяните, майор.
— Прежде чем я начну, — сказал тот, — я обязан предупредить, что наш разговор является конфиденциальным в обоих направлениях. Ваши ответы дальше этой комнаты не уйдут, но и то, что скажу вам я, не должно просочиться из нее. Это понятно?
Ройстон кивнул, и со словами «понял, сэр» прищурил глаза в ожидании.
Майор внимательно посмотрел на него и начал:
— Я ознакомился с текущим состоянием вашего здоровья. Все не очень-то хорошо и идет на спад, не так ли? У вас есть еще два-три года до того, как один за другим начнут отказывать внутренние органы. О внешних я вообще молчу. Ну и четыре-пять лет вы еще сможете провести в этой комнате. Я прав?
Ройстона как кипятком ошпарили. Конечно, все эти факты доподлинно известны и ему самому, и его жене Анне. Но слова майора, безапелляционно брошенные ему в лицо, прозвучали как пощечина. В горле образовался неприятный комок, который он с силой подавил, чтобы не разрыдаться от жалости к себе. Нет, нельзя доставить этому молодому офицеру такого удовольствия! А тот продолжил:
— Что бы вы ответили на предложение умереть с достоинством сейчас, а не тратить еще пять лет на свою никчемную жизнь… здесь, — проговорил майор, обведя помещение рукой.
Ройстон оглядел комнату, как вновь прибывший. Первое, что бросилось в глаза — это доска на стене с приколотой к ней открыткой в форме сердца с надписью: «Люблю тебя. Беатрис». Внучка прикрепила ее пару дней назад, когда он крепко спал с успокоительным после тяжелой ночи. Затем он заметил черный кислородный баллон в углу; дополнительные одеяла на случай, если ему станет холодно; экран телевизора на стене; зеленую полосу шторы, сдвинутую в сторону так, что открывался вид на парковку; железная кровать и мобильный поднос, где размещалась еда, когда Бен кормил его…
Оглядев все это унылым взором, Ройстон вновь обратил свой взор на майора.
— Я хочу́ умереть. Это не жизнь…, — проговорил он, почти задохнувшись от собственных слов.
И тут несчастный мужчина выплеснул своему случайному собеседнику все, что уже несколько месяцев мучило его. Он действительно не хотел так жить, мечтал прекратить это бессмысленное существование. В разговоре Ройстон не стеснялся своих слез. Пусть майор видит их, ему было уже наплевать и незачем более сдерживать себя. Всякому терпению приходит конец!
Взгляд Авенетти заметно смягчился. Он обернулся на закрытую дверь, затем наклонился к Ройстону поближе и заговорил приглушенным голосом:
— Мы можем освободить вас от этого кошмара. А взамен попросим о добровольной услуге, сержант.
Майор открыл вместительный кейс, достав папку с документами. Вынул один из них и протянул Ройстону.
— Это контракт, ознакомьтесь. Согласно этого контракта вы вновь зачисляетесь в Космические силы США в звании второго лейтенанта. Это также означает, что вы согласны с условиями, которые я собираюсь вам подробно разъяснить.
На чтение ушло около десяти минут, после чего майор во всех деталях и подробностях рассказал условия контракта. Ройстон слушал внимательно, периодически задавая вопросы и качая головой от удивления, не веря тому, что слышит. Наконец он спросил:
— Смогу ли я попрощаться с моей семьей, сэр?
Майор ответил:
— В определенный момент, сержант. Об этом позже.
Он взял из рук Ройстона документ и спросил серьезно:
— Мне нужно знать уже сейчас, Митчелл, вы согласны или нет. Если да, то подписываете контракт, и у вас будет неделя на завершение ваших дел и прощание с семьей. Еще раз предупреждаю, что бы вы им ни говорили — ни слова об этой миссии. Даже намека. Помните: от подписания контракта вы вправе отказаться. Тогда я немедленно уйду, и мы больше никогда не увидимся.
Он выпрямился в кресле и добавил:
— Еще раз подчеркну: ни при каких обстоятельствах, при любом раскладе вы не имеете права обсуждать с кем бы то ни было сегодняшний разговор. Это ради безопасности ваших родных. Я понимаю, мои слова прозвучали, как угроза, но так оно и есть. Слишком многое поставлено на карту, сержант.
Ройстон обдумывал предложенный контракт и его ужасающие условия. Хотя он уже знал, что скажет майору Авенетти «да». Но внезапно неделя, казавшаяся до этого вечностью, превратилась в короткий отрезок времени, недостаточный для того, чтобы побыть со своими близкими, объяснить, как сильно он их любит и поблагодарить за все, что они сделали для него, не выглядя при этом излишне озабоченным и взволнованным.