Пауза заполнил гостиную: Настасья Михайловна смотрела на Тормундского и вспоминала их первый ужин в этой гостиной, как Кедлер часто созванивался с ее мужем и наконец-то уговорил их придти. Она вспоминала, как впервые увидела академика Стоянцева и журналиста Тормундского, как удивилась воспитанности и такту Кедлера и безумии его идей, граничащих с безумием, но несущие в себе и рациональность. Кедлер все говорил о положении вещей, о мире, современном ему и непонятным, о том, что все собравшиеся давно уже не нужны этому миру, и что звездам они куда как нужнее - этот человек, Кедлер, производил впечатление и шута, и гения одновременно, и поначалу это казалось даже забавным. Но это давно прошло. Теперь в гостиной витала напряженность и доводы Тормундского обухом били ее по голове - почему именно теперь, когда он должен спуститься с минуты на минуту? Что, если звезд, о которых столько было рассказано, не существует на самом-то деле, что?
Переведя дух, Тормундский продолжал:
-Подождите и вслушайтесь, я прошу, я прошу, - голос его поутих, а в глазах блестели слезы. - не перебивайте меня, ведь и я, как и вы, был очарован им, его словами, его верой. Им, этим проходимцем Кедлером, им! Помню первую встречу и его слова...Помните?
Трое обитателей гостиной с неохотой кивнули.
-Помню, как он говорил мне это - больше года назад, еще до первой встречи. Как он спрашивал меня о положении дел, как интересовался моей профессиональной выучкой, как жаловался на все происходящее кругом - на людей, их жизнь, их интересы, говорил, что общество стало пустыней для таких, как мы с ним. Что люди, мол, стали мелочными и глупыми, зацикленными лишь на себе, что их желания низменны, что вся их высота кончается лишь ними самими - и да, я поддакивал, пил с ним, вел беседы, пока однажды он не заикнулся о своих треклятых звездах. Знаю-знаю, что и вы тоже о них слышали, что так же вели с ним беседы до нашего общего знакомства - наверняка и вам он показывал их красоту, показывал чертежи капсулы, прогнозировал, через сколько человечеству конец и так далее. - Тормундский жадно сглотнул. - И я...поверил ему. Конечно, не сразу, но Кедлер умеет убеждать - даром ли, что мы здесь сейчас собраны? Поначалу я смеялся над ним, но постепенно...убедил ли он меня, или я сам убедил себя в нем, как думаете? Но я загорелся этой идеей: он приводил в пример путешествия к звездам Министерства, приводил в пример добычи ископаемых за миллионы световых лет отсюда и постоянно спрашивал меня: Саша, а почему бы и нам не махнуть куда подальше?
Академика Стоянцева на этом моменте исповеди прошиб пот. Многое в истории сходилось: Кедлер приводил в пример все то же самое, и теми же самыми словами убеждал и его, показывал те же, по-видимому, чертежи, и фраза была неизменной. «Что же, Витя, а почему бы и нам не махнуть куда подальше? Например, к звездам?» - вот что было предметом холода под лопатками, вот что было неизменно: повторяя это, Кедлер будто бы и принижал, и возвышал сей процесс одновременно, делал его и маленьким, и великим, заставляя почувствовать причастие чему-то большему, чем одной лишь биологии в жизни академика Стоянцева. «К звездам» звучало почти что как «дальше, лучше» - и каждый раз звучало так искренне, что со временем стало чуть ли не девизом в потерявшей смысл жизни с позором уволенного академика Стоянцева...
Тормундский все продолжал, иногда прочищая горло. Ноги его налились тяжестью, и он медленно осел на пол - никто не поднял его, но и никто за это не осудил; Кедлер задерживался в своей маленькой обсерватории уже больше часа, а его гости переосмысляли все то, о чем стоило задуматься бы куда как раньше.
-Он подловил меня, когда я был не готов быть пойманным...скажите, у вас же тоже так у всех, умные люди? Потому что если не так - что же, кто из нас получается большим дураком, нежели я? - на грустную улыбку никто не ответил и он продолжил. - Он позвонил и попросил меня придти якобы за новым материалом - в то время меня выгнали из областной газеты, материал разворовали, а имя очернили, я ушел, как полагается, в запой, плакал, смотря на все эти полеты рабочих в капсулах в космос, и думал - как же получается, что все это стало важнее обычных людей, их жизни? И тут он, Кедлер, собака эта со своими звездами и разговорами о том, что новые шансы всегда далеки от чего-то старого, и что лишь на звездах...
-Обретаешь надежду на созидание. - скорбным голосом закончил за журналиста Николай. - Мне говорил он все то же самое, а я передавал Настасье и верил ему.
-Как вы могли ему поверить? - устало и безжизненно спросил уже сидящий на полу Тормундский. - Дайте, пожалуйста, выпить! - обратился он уже к академику Стоянцеву.