Вдруг весь стадион охнул, вздохнул — дружно, как бы единой грудью.
Кое-где раздались аплодисменты.
Закончилась игра в мяч на конях. С поля уходила побежденная гурджаанцами команда Телави.
Скоро зрители опять вытянули шеи, стадион замер и вдруг снова зашумел — то вздохнет с облегчением, то охнет горестно: началась десятикилометровая скачка, и вот черная кобылка из Шилды опередила акурского каурого жеребца.
Пригнувшись к холкам своих скакунов, поджарые наездники в красных чохах нашептывали им на ухо ласковые слова, подбадривали, распаляли ветроногих.
На шестом километре каурый жеребец снова вышел вперед, и стадион загремел, загрохотал, разразился восторженными возгласами:
— Так его, наддай!
— Ух, молодчина!
— Лети, каурка!
— Еще немножко — и скачка твоя!
— Покажи кварельским!
— Гурджаанцев обскачи!
— И ахметских!
— Давай, давай, каурый!
Но тут вровень с каурым выдвинулся огромный гнедой мерин из Велисцихе и испортил телавцам их торжество.
Снова напрягся, замер стадион, снова вытянулись шеи зрителей.
Кое-где послышались одобрительные возгласы, но внезапно, заглушая их, громовый хохот прокатился по рядам, и взгляд Русудан, оторвавшись от головных, невольно приковался к тому, кто тащился в хвосте.
Огромный, заплывший жиром верзила, как видно, никому не решился доверить свою лошаденку и взгромоздился на нее сам. Спина маленькой лошадки прогнулась под тяжестью всадника, — казалось, она вот-вот разломится пополам. И все же кобылку не сдавалась и изо всех сил поспешала за своими товарищами, ушедшими далеко вперед. Всадник, выпростав из стремян и чуть ли не волоча по земле длинные ноги, безжалостно нахлестывал и молотил шенкелями свою животину.
Вдруг, откуда ни возьмись, вынырнул, выскочил на дорожку какой-то болельщик — истошно завопил, замахал руками, понукая тщедушного конька.
И без того встревоженная внезапно поднявшимся криком и хохотом, лошадка совсем перепугалась и понесла, свернув с беговой дорожки.
Загудели, заволновались трибуны.
Злосчастная кобылка мчалась во весь опор, не разбирая дороги, посреди поля.
Еще громче заулюлюкали зрители — лошадка, вконец обезумев, свела с ума весь стадион.
Всадник ее растерялся; видно, он был неопытным наездником: то ли не сумел, то ли постыдился соскочить с седла, и только изо всех сил натянул поводья.
Но кобылка даже не замедлила своего бега — так, со свернутой набок шеей, неслась она по полю и внезапно на всем скаку врезалась грудью в штакетник перед рвом для скачки с препятствиями.
Лошадь грянулась оземь, а ездок перелетел через ее голову и исчез во рву, наполненном водой.
На трибунах творилось что-то невообразимое.
Грохотали мужчины.
Женщины, надрываясь от смеха, отирали слезы, катившиеся из глаз.
Старики обессиленно раскачивались на скамьях и хлопали себя по коленям.
Ребятишки визжали от восторга, парни и девушки хохотали, держась за бока.
И когда, перепачканный грязью и мокрый, как Лазарэ, наглотавшийся мутной воды, наездник кое-как выкарабкался из рва, ни у кого уже не было больше сил смеяться.
Тем временем нижнеалванская трехлетка Морская Пена внезапно вырвалась вперед и заслонила от каурого своим белоснежным крупом беговую дорожку впереди.
Скачка близилась к концу.
Хихикали, переглядываясь, ахметцы.
Хмурились гурджаанцы и кварельцы.
А телавцы ворчали, сердились, готовы были пустить в ход кулаки.
И вдруг случилось неожиданное: то ли стараниями отличного наездника, то ли благодаря силе собственных ног, каурый опередил белоснежного алванца на целую голову и пришел к финишу первым.
Поднялся невероятный шум, воздух задрожал от аплодисментов.
Взлетели в воздух, шапки.
С грохотом повалился облепленный людьми забор, отделявший поле от соседнего сада, и новые толпы людей хлынули на стадион. Возникла неописуемая давка и толкотня.
Прибежали распорядители соревнований и следом за ними — милицейские.
Собралась вся районная милиция.
Блюстители порядка построились шеренгой, взяв друг друга под руки, оттеснили напиравшую толпу до границы сада и стали перед ней цепью.
Начинался кабахи.
Двенадцать всадников выстроились в ряд и впились горящим взглядом в высокий столб посредине поля, на верхушке которого был установлен стройный, длинногорлый серебряный кувшин.