Зал продолжал гудеть, но пока не сильно, вникая в то, что я говорил и показывал, а я не останавливался:
— Утром эти мальчики были признаны невиновными в убийстве, и именно это сорвало с петель равновесие, всё ещё державшееся между нашими народами. Ещё утром мы жили мирно в единой, пусть и сложной стране, но завтра проснёмся в стране, объятой пожаром и хаосом гражданской войны и гражданского противостояния. Потому, что всему есть предел, сеньоры, и если законы молчат — начинают говорить пушки. Не мы это придумали, так было задолго до нас.
Пауза, и как итог:
— Всё, что есть — когда-тоо было! — В этот момент эти буквы появились за нами вместе с Розитыным логотипом и названием нашей группы. — Простите, что стал вестником недобрых вестей, мне просто всего лишь «повезло» чуть больше, чем другим. С новой эпохой всех, товарищи!
Взмах, и Фудзи ударил в барабаны. Мы тут же подхватили, все втроём. Удар по струнам. Ещё и ещё. Начали.
Свет на сцене замигал, снизившись до рабочей минимальной отметки (кавалерия в работе), а на экране пошла запись, отредактированная сегодня Дайсоном и компанией. Начало её было собрано ещё вчера, и пока мы играли по знакомому.
Вступление сделали долгим, гораздо более долгим, чем восемь тактов в оригинале песни. И чтобы народ привык к нашему суровому звуку, и чтобы полностью прогнать вступительную часть на экране. А там, под большими буквами справа вверху «АРХИВ» разыгрывались баталии из прошлого.
Акции протеста. Массовые, тысячи людей. Флаги-имперки, балаклавы у некоторых на лицах. Русский сектор после присоединения и первых репрессий. Людей много, и там пока ещё ничего не боятся — власть анонсировала присоединение сектора не просто по результатам войны, как захваченные земли, а как земли, ДОБРОВОЛЬНО переданные Россией и вступившие в состав Венеры в виде равноправной автономии. Люди пока ещё верят в относительное равноправие. Слева более мелкими буквами шли названия городов, из которых были записи. Астрахань. Вознесенск. Циолковский. Самара. Загорск. Под ними шли и даты — чтоб показать, пусть и в быстротечном попурри, что градус набирал обороты по оси времени.
Вот на демонстрациях и митингах появились первые дымовые шашки. Вот дубинки специальной полиции, ещё не превращённой особым указом в национальную гвардию. Вот и уличные бои — кровавые схватки толпы с рядами полиции. Разбитые лица, окровавленные тела. Причём среди пострадавших не только демонстранты — видно, как уносят и оказывают помощь и одетым в черные скафы будущим нацгадам. Дым, местами пламя. Шашки и коктейли Молотова — лучшие друзья студентов той эпохи. Всё, время вышло, моя партия — и я запел, вкладывая в голос всю боль, всю злость и всю ненависть:
Новый длинный проигрыш, и новое повышение градусов накала. Война. Самая настоящая, гражданская. Пусть и с повстанцами, но имеющими широчайшую поддержку среди мирного населения.
Первыми шли кадры хроники, которую хотел разыскать. То, с чего началось. Надпись «Воскресенск» в левом углу и «Май 2392» в правом. Полиция, стреляющая в народ. Да, у народа были «Молотовы» и дымовухи. Но не было даже огнестрельного оружия — в русском секторе изначально оно не было распространено. Русские исторически лучше контролируют распространение оружия среди криминала, откуда ему взяться? Закованные в чёрные скафы полицейские, крошт демонстрантов из штурмовых игломётов. Мясо! Мясо! МЯСО на площади!
Эти кадры не были никогда в эфире. Но не были при этом и засекреченными. Просто в эфир бы их никогда не пропустили по соображением этики — вид покрошенного человеческого мяса не пропустит ни один редактор. Цензура, сеньоры, сцены насилия и жестокости.
Но Воскресенск помнит. До сих пор. И никогда не забудет. Как и вся Обратная Сторона. А вот те, кто забывать не должен был, предпочли похоронить эти воспоминания. Иначе не было бы сегодня того, что случилось.