Все благоприятствовало планам дикой кошки. Сделав прыжок, она схватила бежавшего мимо вепрёнка. Бежавшая банда дрогнула, услыша отчаянный визг. Веприца бросилась назад, к хищнику. Но дикая кошка была умна и заранее составила себе известный план. Достаточно было одного прыжка, чтобы она очутилась на верхушке соснового пня, где и уселась, крепко держа лапами отчаянно визжавшего вепрёнка и без малейшего угрызения совести поглядывая на несчастную мать, которая напрасно старалась вскарабкаться на пень.
Несмотря на то, что веприца вытянулась во всю длину, она только носом прикасалась к верхушке пня. Дальше этого она не могла взобраться, и кошка, протянув вооруженную когтями лапу, наносила удар за ударом по голове мужественной матери.
Сарыч спустился еще ниже; он не только видел и слышал все происходившее, но даже почувствовал, как вздрогнула дикая кошка, когда кусты заколыхались и, наконец, раздвинулись, дав дорогу дикому вепрю.
Если жестокая тварь не испугалась обезумевшей от горя матери, то она пришла в неописуемый ужас, когда могучий вепрь поднялся на задние ноги и, упираясь передними в ствол, выставил вперед острые клыки, конец которых коснулся дикой кошки. Серый хищник проворно скользнул к противоположному краю пня, но не выпустил поросенка, визг которого постепенно ослабевал.
И тут безмолвный сарыч и шумно радовавшаяся происходившему рыжая белка увидели нечто небывалое. Верхушка пня оказалась недостижимой для вепря, но вблизи пня лежала сосна, большой толстый сук которой находился в трех прыжках от него. Вот по этому суку и взобралась веприца на пень и очутилась лицом к лицу с кошкой.
Кошка заворчала, морда ее исказилась дьявольской злобой, — она думала испугать этим веприцу. Испугать веприцу, слышавшую жалобный визг малютки! Веприца с бешенством набросилась на кошку.
Когти оказались никуда не годным оружием по сравнению с теми ударами, какие наносила веприца.
С громким криком ненависти свалилась кошка на землю, пытаясь убежать. Ей, быть может, и удалось бы спастись, не подвернись тут старший член резвой банды, в жилах которого кипела кровь воина; он бросился к ней и схватил ее за лапу — всего на несколько мгновений, но и этих мгновений было достаточно, чтобы вепрь-отец поспел на помощь.
Произошло нечто невообразимое. Нападение могучего вепря, лязг клыков, полное ненависти и злобы ворчанье, шумное и с трудом переводимое дыхание, визг и щелканье челюстей, клочки шерсти, летящие по воздуху, быстрые движения отчаянной борьбы и вдруг — затишье, нарушаемое звуками разрываемого меха, треском костей и швырянием во все стороны бесформенной массы, которую вепрь придерживал время от времени ногами, продолжая терзать и без того уже изодранное тело.
Но вот, наконец, вепрь успокоился, воинственное безумие его прошло; подбежавшие один за другим вепрята обнюхали поле битвы, зафыркали и сломя голову понеслись прочь. К списку знакомых им запахов в этот день прибавился еще один.
А вепренок, задушенный кошкой, лежал в чаще кустов по другую сторону пня. Мать подошла к нему, обнюхала и, слегка толкнув, ушла, но тут же вернулась и снова толкнула. Братья его были живы и хотели пить, ей необходимо было итти к ним. Но, прежде чем уйти, ей захотелось излить свою ненависть к останкам жестокого животного, убившего ее малютку, и только после этого отправилась она к ручью. Вепрята бежали следом за ней. Веселость и резвость к ним снова вернулись. Мать еще раз подошла к безжизненному окровавленному телу кошки и снова толкнула его; глаза ее горели. Отец швырнул в сторону пушистые останки, и вся семья удалилась.
XII. Медведь-свиноед
Пристрастие к свиному мясу превращается часто в настоящую страсть, результатом которой нередко является жестокая болезнь. Мы не слышали, чтобы такая болезнь являлась последствием какой-нибудь другой мясной пищи, кроме свинины.
Когерский медведь окончательно превратился в свиноеда. Своим участком он считал всю долину, где жили свиньи, и все свои ночные похождения направлял к тем загонам, где встречались жирные, нежные подростки, которые представляли более легкую добычу, несравненно более вкусную и более безопасную, чем покрытые щетиной молодые вепри. Он прекрасно знал, когда и куда надо итти, чтобы, избегнув лишних хлопот, найти маленьких сосунков. Лай собак и крики охотников после совершенного им набега давали ему знать, что пищу в следующий раз надо искать в другом месте; в таких случаях ему всегда помогало чутье, приводившее его к загону, где находились животные, которых откармливали на убой. На пути его ставили капканы, но он обходил их и никогда не приходил два раза подряд к одному и тому же загону. Сочетание трусости и тонкого чутья сделали его мудрым.