КАБАН СРЕДИ СВИНЕЙ
Кабан встревожился. Он лежал в зарослях крапивы на склоне, обращенном к востоку. Кругом стоял высокий буковый лес; за ним синели широкие долины, и блестела река.
Кабан заворчал, приподнялся, прислушался, а потом, подняв рыло, обнюхал воздух во всех направлениях.
Ничего, никаких подозрительных запахов!
Солнце взошло еще недавно, но уже порядочно припекало восточный склон. Несмотря на то, что был уж май, деревья давали мало тени. С верхних веток то и дело падали с шуршанием на землю сухие листья. Зима была мягкая, и гусениц развелось множество. Листва дубового леса была начисто обглодана ими.
Кабан не мог дольше оставаться на своем ложе. Он пробрался через заросли крапивы и малинника на открытое место и там остановился, принюхиваясь и прислушиваясь.
Какая-то странная тревога наполняла лес. Птицы не пели, а только беспокойно шумели; сойки с криком носились между деревьями, мелкие птицы то и дело вспархивали и перелетали целыми стаями, как будто их кто-то спугнул. На одном из деревьев жалобно пищали молодые дрозды, словно на них напали муравьи. Солнце светило тускло, над лесом скользили облака, по ветру надвигались миллиарды сереньких точек.
Кабан вдруг увидел, что его окутало такое облако, и все тело его тотчас же начало мучительно чесаться. Он чувствовал ежеминутные уколы за ушами, на животе, на внутренней стороне ног. Уколы становились все сильнее и причиняли мучительную боль.
Кабан был крупный, сильный зверь с огромными клыками, которые торчали вверх по бокам длинного рыла. На спине его торчала жесткими пучками щетина. Он был худ, как доска.
Он начал бешено кидаться по сторонам, чтобы избавиться от своих мучителей. Он сердито рычал, бросался в кусты, но мошки крепко сидели на самых чувствительных местах его тела. Как только он выходил из чащи, на него набрасывались новые рои мошек, которых теплый май в изобилии рассылал во все стороны из дунайских болот.
Укусы их приводили кабана в бешенство. Он носился кругами, катался по земле, вырывал клыками из земли корни и кусты, так что кругом него подымались целые тучи листьев и земли. Но ничто не помогало. Свирепые мошки, которые своими укусами ежегодно убивали немало крупного скота, не отставали от него. Кабан ушел с открытого места опять в лес. Он бросился в узкое ущелье, где было прохладно и росли пышные папоротники. Плотная туча мошек отстала от него, но отдельные насекомые забились в его щетину, кусали в морду, щекотали около глаз и залезали в уши.
Чем выше поднималось солнце, тем сильнее становились мучения. Только в густой тени темных лесных оврагов было немного легче; но ранки начинали распухать, вся кожа горела, и малейшее движение вызывало острую боль.
Наконец солнце забралось и в овраг, куда спрятался кабан. И вскоре опять серая туча заслонила его — рои мошек облепили кабана.
Рыча и фыркая от боли, кабан вскочил. И опять он бросился в лес, взбирался на горы, спускался в ущелья. Кругом него носились и другие лесные звери, терзаемые той же лютой мошкарой; в гнездах жалобно пищали умиравшие птенцы; посреди дороги скорчился заяц, который трясся всем телом.
Перед заходом солнца кровожадные полчища мошек еще раз проснулись к деятельности и облепили несчастного кабана. Он совершенно отупел и обессилел, растянулся на земле и предоставил мошкам свое тело на терзания. Но когда солнце село, мошки вдруг исчезли.
Кабан лежал и хрипел. Он был не в силах итти за пищей. Его ноги распухли, под щетиной везде образовались шишки, которые болели, его лихорадило, глаза так заплыли, что он почти ничего не видел, а мощные челюсти изредка раскрывались и снова злобно сжимались. Так прошла ночь. Но еще до того, как появилось солнце, кабан забрался в самую глубину ущелья и стал валяться в прохладной воде ручья, высунув из нее только спину и голову.
Но вот солнце снова осветило долину, и воздух опять закишел мошками. Они не носились, как вчера, целыми тучами, а распределились по всему лесу; где пахло живым телом, там они собирались роями. И опять они облепили кабана. И ему приходилось окунаться с головой в воду, чтобы избавиться от них.
Когда солнце стояло уже высоко, кабан заметил движение над собой, на горе. Он потянул в себя воздух, чтобы узнать, не грозит ли ему опасность, но его распухший нос ничего не почуял. А потом с горы потянуло едким дымом, который осаждался в глубине долины. От этого дыма мошкара рассеялась.
Кабан услышал хрюканье и шаги свиней. Он с трудом выбрался из воды, хотел взобраться по другому склону, но ноги его одеревянели, в когтях не было силы, чтобы цепляться за твердую землю, он сорвался вниз и лежал, пыхтя и сопя, на берегу ручья. Стадо домашних свиней подошло к нему.