Еще один экземпляр я подарила Фьямме.
— Это ты? — зачем-то спросила она и засмеялась.
Последний журнал достался Пьерино. Он затащил его в клетку и тут же на нею нагадил.
Глава 12
В четверг, 15 июня 1972 года, я должна была явиться в Чивитавеккья, по адресу Банкина, 5, а оттуда, согласно рекламному проспекту, отправиться на борт «Святой Доменики», в забытый мир роскоши и изящества. Но сначала мне нужно было многое сделать. Фьямма, которая к тому времени оказалась беременна, пришла ко мне и критическим взглядом изучила содержимое моего гардероба.
— Ничего из этого носить нельзя, — безмятежно заявила она. — Впрочем, если на море тебе доведется присутствовать на похоронах, тогда будет в самый раз.
В самом деле, большая часть моих нарядов покупалась с прицелом на похороны. Специфика моей работы не допускала ярких мини-юбок и туфель на платформе, которыми Фьямма привыкла шокировать и восхищать важную министерскую публику.
Мы вместе отправились в район пьяцца ди Спанья, где было полным-полно желающих что-нибудь купить, иностранных туристов, продавцов мороженого, жиголо, художников и священников и где располагались самые модные магазины города. Не обращая внимания на мои протесты, Фьямма быстро наполнила чемодан всем самым легким, коротким и тесным, что ей удалось найти.
— Бога ради, Фреда, — все время говорила она — тебе же двадцать три, а не сорок семь. А ты так и норовишь всю жизнь прожить старухой.
Тогда эти слова стали для меня настоящим потрясением, но обдумав их позже, я пришла к выводу, что сестра права.
Итак, одной проблемой стало меньше. Или станет, если я наберусь мужества надеть коротенькое жгуче-розовое платье с такого же цвета трусиками и заостренной кепочкой, золотистый парчовый комбинезон или широченные брюки с зеленовато-лимонной нейлоновой кофточкой. Синьора Доротея согласилась в мое отсутствие присматривать за Пьерино. Только ей одной могла я доверить своего любимца.
Оставалось еще одно дело, которое необходимо было сделать до отъезда.
Мне давно не давали покоя мамины зубы. Каждый вечер перед сном, уже в полудреме, я думала о них. Я вспоминала мамину улыбку, и мне хотелось ее вернуть. Теперь было самое время сделать это.
Вот почему в воскресенье, 11 июня 1972 года, я на двух автобусах добралась до того места, где семь лет назад мамина жизнь прервалась, а моя разбилась вдребезги. С тех пор я там не была. На сей раз дорога показалась мне не такой длинной и не такой трудной. Я стала спускаться вниз с холма, припоминая все детали того дня, казавшиеся мне забытыми.
Маки, росшие вдоль дороги; белые бабочки; клубившаяся пыль; припекавшее солнце; ветерок, обдувавший лицо, ерошивший волосы, норовивший сорвать шляпку с маминой головы; и ее смех. Невидимый оркестр, игравший «Io So Perche», и подпевавший ему мамин голос. Ветер засвистел сильнее. Загудел у меня в ушах. Лопнул пузырь Фьямминой жевательной резинки. Воздух сделался упругим и тугим, машина вышла из-под контроля и ринулась на старичка, который стоял и ждал, когда она его раздавит.
Я побежала. Ноги едва поспевали за телом. Мне казалось, что они вот-вот останутся позади, а я полечу с холма вниз, широко раскинув руки. Потом я споткнулась. Я бежала и бежала, не понимая, что слышу свой собственный крик. Наконец я оказалась у подножия холма, приказала ногам остановиться, но по инерции пробежала еще с десяток шагов. Наклонилась вперед, чтобы кровь прилила к голове. Я бежала так быстро, что теперь вдруг почувствовала жуткую слабость. Мне даже показалось, что не только легкие, но и сердце выпрыгнули из моего тела от быстрого бега. Я немножко постояла, согнувшись, потом распрямилась и медленно пошла вперед.
Я нашла то место, где машина остановилась и где лежал мертвый старичок, хотя там не было никаких явных примет аварии. Только пустота, которая странным образом делала это место еще менее приметным. Почему это случилось? Ну, почему?!
Дом, стоявший неподалеку, теперь выглядел еще дряхлее, хотя в тот день я вообще не обратила на него внимания. Некоторые окна были заколочены, другие разбиты; один из ставней сорвался с петли и жалобно болтался. Я вошла в ворота, они еле открылись, так давно ими никто не пользовался. Сад, когда-то очень красивый, зарос плющом и сорняками. Колючки цеплялись за одежду, когда я шла к высокой пальме. Бросались врассыпную испуганные ящерицы. На мохнатом пальмовом стволе висел пошловатый венок из анютиных глазок — без сомнения, дело рук тетушки Нинфы.