А сейчас я обязан сказать что-то, не имеющее никакого отношения к играющей музыке, - это ведь все «Кабаре», не так ли? Я просто болтаю себе «Ла-ла-ла», пока музычка играет. Я просто на фоне. И никому нет дела, о чем я там тараторю... Но всех все устраивает. Слушатель думает: «О! Что-то интересненькое! Что-то необычное! Новое что-то!» Ха-ха. Вот дураки. Это ведь просто шум. А, и еще! Совсем забыл! Я же должен проговаривать все это, ну, вы знаете, с ужасным акцентом, чтобы это стало походить на «настоящее» богемное кабаре, привезенное откуда-то там и обладающее неким привкусом... кхм... не-идеальности и экзотичности звучания. Все верно?..
Голос из рупора граммофона затыкается, будто кто-то подобрал идеальную пробку. Музыканты принимают пост, бубня:
И тут наступает одинокий день,
За ним следует беспросветная ночь,
А я всего лишь хочу сказать:
«Кабаре - внутри».
«Опять этот день! И эта ночь! И все по-прежнему бессмысленно и не несет в себе никакой сути! И по-прежнему не ясно, внутри чего кабаре! Лирического сердца музыканта? Или просто автору этих строк захотелось изобрести что-то эдакое - звучное?!»
А рыжий, уже откровенно издеваясь, вступает с хлопа, топа, буууууууу (клаксона), берется за гармошку и начинает играть что-то детское, простенькое и наивное, но быстрое, ритмичное и забавное. Поет он в духе дворовых считалок:
Я могу писать песенки, как вот эта («Кабаре - внутри»).
С простыми текстами,
С шаблонными рифмами,
Для совершенно посредственных мозгов.
Или я должен сказать «для умов»?
Да мне все равно, если это хорошо рифмуется.
Этот язык - не мой родной язык
И я могу позволить себе
Говорить порой неверно.
И тут откуда ни возьмись на сцене появляются четверо (или пятеро? Нет - все же, четверо) матросов определенного настроения и очевидного состояния трезвости. Рукава их полосатых рубах закатаны, обнажая огромные волосатые предплечья, испещренные татуировками; темно-синие штаны висят мешками, из выреза воротников-гюйсов лезет жесткая на вид черная щетина. Улыбки широки: где-то беззубы, где-то кривозубы. Воздух в зале мгновенно становится спертым и наполненным чудовищной смесью запахов рыбной лавки и цеха по перегонке скипидара. Матросы, ритмично постукивая носками башмаков, встают рядком, плечом к плечу, и, покачиваясь, как символическая волна прибоя - вправо-влево, затягивают хриплым хором:
Кабаре, сестренка, это состояние души!
Кабаре - это, видишь ли, что-то внутри.
Если бы в зале были установлены счетчики измерения душевности, они бы сейчас вовсю зашкаливали.
В кабаре порой звучат разные странные звуки.
Вроде звука пилы или такие вот звуки...
Тут из-за спин матросов на мгновение показывается рыжий, гудит в свой клаксон и исчезает обратно.
Для кого-то это все может показаться ужасающим шумом,
Ведь порой поется гаденькими голосками.
Гаденькими голосками!!! (вторит рыжий гаденьким голоском)
В этой музыке проскальзывают декадентные нотки,
А еще слышны трудновыговариваемые труднопроизносимые слова.
Здесь шутки, пошученные с серьезным лицом,
И в каждой отыщется грубая вульгарная фразочка.
И будь ты или шарлатаном, или же подлинным волшебником,
Не беспокойся: ты уже - и так часть этой сцены...
И будто в подтверждение своих слов матросы падают на сцену без сознания от переизбытка эмоций и накала уровня опьянения в их мохнатых темно-красных телах. Музыканты будто и не замечают этого, или наоборот - как раз-таки ожидали, поскольку тут же начинают бубнить:
И тут наступает одинокий день,
За ним следует беспросветная ночь,
А я всего лишь хочу сказать:
«Кабаре - внутри».
С наигранным тяжким вздохом рыжий садится на край сцены, свешивает ноги вниз и продолжает вещать, глядя в упор на даму в зеленом, которая прекрасно понимает, что вся эта постановка имеет под собой одну-единственную цель - ее позлить и вывести из себя, но почему-то никак не может решиться встать и уйти: