...Я могу петь песни, как эта, целыми днями:
Примитивные песни для поддержания «подлинного» духа музыки «Кабаре».
Но, знаешь, дорогуша, я бы лучше просто пел песни, которые мне нравятся!
Ее прекрасное лицо походит на поле боя. Она понимает, что именно стало причиной всего этого абсурда и безумия.
Я бы лучше просто пел песни, которые мне нравятся!
Хуже всего то, что рыжий и его банда фриков играют и поют в том стиле и в той манере, которые ей единственно по душе. В том стиле и той манере, которые она единственно ценит и понимает.
Я бы лучше пел песни, которые по душе мне самому, а не каким-то придирам.
Выразительный взгляд. Ее выразительный взгляд. Звон, как от столкнувшихся шпаг.
Да, слова некоей дамочки взволновали меня сильно... но ненадолго,
Поскольку, дорогуша, и тебе может это нравиться или же нет,
Ты можешь верещать, что все не так и все отнюдь не то,
Ты можешь спорить, перчить в письмах и разливаться критикой, как змеиным ядом, но все рамки условны, все границы зыбки,
А я... я всего лишь как раз и занимаюсь тут тем, что создаю мой собственный...
...кабаре стиль.
И музыка обрывается словно по щелчку. Хотя, по правде, по щелчку она и обрывается. Рыжий улыбается, подмигивает, и свет гаснет. Темнота опускается на кабаре. И только увядающее эхо от струн, барабана и мехов медленно умирает.
...Глупость. Шутка. В некоторой степени издевательство. Крошечная месть. Которая не способна навредить, но унять тоску и избавить от грызущих душу и разум сомнений - вполне.
- Да, так и стоит поступить,- говорю я, глядя сверху вниз на свое крошечное кабаре, построенное в моем дорожном чемодане. Здесь: и миниатюрная сцена, и занавес, и стульчики, и инструменты, и музыканты, и даже миниатюрный я. Крошечная зрительница-критиканша сидит напротив. Разыгранная мною пьеска про разыгранную пьеску создает, казалось, невозможное: откручивает краны, и в меня течет теплое и добродушное настроение. Разыграл месть в ролях. По-детски? Ха-ха! Мелочно? Может быть. Но как же приятно! И, к тому же, это только репетиция, отработка деталей. После встречи с Джаз-смертью в Гамлине я все думал о его словах. Наверное, все же я из того разряда именно тех неудачников, которые после знаменательных, ключевых встреч способны лишь на вот такое: мелочное наслаждение местью оскорбительнице внутри маленького чемодана.
После того, как мой мрачный собеседник ушел, мы отыграли в «Треске», сложили инструменты в футляры, собрали чемоданы и сели на «Одноглазую Крысу» до Габена.
И вот я здесь. Сижу на парапете набережной Пыльного моря и играю в месть. Подумать только: неужели это предел того, на что я способен? Вероятно. И еще вероятно, что Джаз-смерть был бы разочарован. Или нет? Интересно, пришел бы он поглядеть на подобный спектакль? «Кабаре - внутри». Любопытно, тяжело ли будет организовать такую постановку всего для одного человека - для Некоей Мадам?.. И где это все провернуть?..
Мимо проходит какая-то старуха. Из породы старух, просто проходящих мимо. Но эта вдруг останавливается. Косится на меня своим старушечьим взглядом и шамкает беззубым ртом:
- Молодой человек, вы очень заняты, как я погляжу...
«Гм, да! Я очень занят! Вот, ну что за народ! Почему они считают, что прекрасно и вполне себе уместно можно влезть в чужие дела и прервать их, лишь констатируя факт их наличия!»
- Да, очень,- говорю я с маниакальной улыбкой и столь же маниакальным терпением.
- Вы очень заняты, как я погляжу,- повторяет она,- и не замечаете, как ваш зонтик улетает. Это ведь ваш зонтик?
Я оборачиваюсь. Да. Мой сломанный (незакрывающийся) вишневый зонтик, на ручке которого, чтобы он не улетел, я закрепил ремень моей гармошки. И все же это не помешало ему как раз-таки прямо на моих глазах улетать прочь. Вместе с болтающейся под ним - что вообще выглядело совершенно невозможным! - гармошкой.
- Да чтоб тебя!- кричу я, вскакиваю с парапета, одним махом закрываю чемодан с моим миниатюрным кабаре в нем, засовываю его подмышку и несусь по мощеной улочке вдоль Пыльного моря, преследуя мою гармошку, улетающую на зонтике.
- «Кабаре - внутри»,- усмехается старуха, ее лицо вдруг затягивает черная поволока, пока все черты не смываются, стираясь. Старуха вырастает до роста в добрых восемь футов. Теперь на ней черный костюм и цилиндр. Рука в белой перчатке сжимает футляр для трубы.
- Да, я бы посмотрел на такое,- говорит Джаз-смерть и отправляется по своим делам: или кого-то забрать, или просто где-то присесть, в уголке, поиграть на трубе в свое удовольствие.