- Откуда? - прикурив, спросил Попов. - А я, понимаешь, сбился. Еду к вам, да поворот прозевал, задумался... Вымахал уж к Горкам, да с той дороги сюда по меже... Да ты что?
- Погоди... - сипло сказал Жуков, чувствуя слабость и головокружение. Погоди...
Он стоял, виновато усмехаясь, не мог никак справиться со слабостью, окатывался потом и коротко дышал. Пахло пыльным твердым подорожником.
- Заболел, что ли? - испуганно спросил Попов.
Жуков молча кивнул.
- А ну, садись! - решительно сказал Попов и развернул велосипед. - Держись за руль. Ну!
Попов разогнал неровными толчками велосипед, вскочил на седло, сильно вильнув при этом, сдунул упавшие на лоб волосы и покатил в Дубки.
Жуков сидел на раме, ему было жестко и стыдно. Он чувствовал, как тяжело идет велосипед по пыли. Попов горячо дышал ему в спину, поталкивал коленками.
Почти всю дорогу оба молчали. Наконец показались огни колхоза, и Жуков шевельнулся.
- Постой-ка... - сказал он.
- Сиди, сиди! - задыхаясь, ответил Попов. - Тут немного, вот до медпункта доедем...
- Да нет, тормозни... - морщась, сказал Жуков и вытянул ногу, цепляясь за землю.
Попов с облегчением затормозил. Они соскочили с велосипеда и некоторое время стояли молча, не зная, о чем говорить. Рядом была конюшня, лошади услыхали голоса, забеспокоились, переступая подковами по настилу. От конюшни сильно и приятно пахло навозом и деггем.
- Дай-ка спичек, - попросил опять Попов.
Он закурил и долго с удовольствием вытирал пот с лица и шеи. Потом расстегнул ворот рубахи.
- Ну как? Полегчало? - с надеждой спросил он.
- Теперь ничего, - торопливо сказал Жуков. - Квасу я выпил. Наверно, от него.
Они медленно пошли по улице, слушая затихающие звуки большого жилья.
- Как в клубе дела? - спросил Попов.
- Так себе... Сам знаешь, уборка, народ занят, - рассеянно ответил Жуков и вдруг как бы вспомнил: - Да, не знаешь слова такого - "кабиасы"?
- Как, как Кабиасы? - Попов подумал. - Нет, не попадалось. А тебе зачем, для пьесы, что ли?
- Так чего-то на ум пришло, - уклончиво сказал Жуков.
Они подошли к клубу и подали друг другу руки.
- Спички-то возьми, - сказал Жуков. - У меня дома есть.
- Ладно. - Попов взял спички. - А ты молока попей, помогает от живота...
Он сел и поехал к дому председателя, а Жуков прошел темными сенями и отомкнул свою комнату. Попив холодного чаю, он покурил, послушал в темноте радио, открыл окно и лег.
Он засыпал почти, когда все в нем вдруг повернулось, и он, будто сверху, с горы, увидел ночные поля, пустынное озеро, темные ряды опорных мачт с воздетыми руками, одинокий костер, и услышал жизнь, наполнявшую эти огромные пространства в глухой ночной час.
Он стал переживать заново весь свой путь, всю дорогу, но теперь со счастьем, с горячим чувством к ночи, к звездам, к запахам, к шорохам и крикам птиц.
Ему опять захотелось говорить с кем-нибудь о культурном, о высоком - о вечности, например; он подумал о Любке, соскочил с койки, потопал босиком по комнате, оделся и пошел вон.
1961