Тут уж все дамы наперебой бросились усердно украшать ее как настоящую королеву, да так поспешно, что все время друг об дружку спотыкались и не слишком в деле преуспели. Наконец принцесса вышла в галерею больших зеркал, чтобы посмотреть, все ли у нее как надо, и взошла на золотой трон, отделанный слоновой костью и эбеновым деревом, источавшим бальзамический аромат, и приказала фрейлинам взять музыкальные инструменты и совсем тихонько запеть, чтобы никого не растревожить.
Вот привели Добронрава в зал для гостей: он так и встал столбом, полный восхищения, и много раз вспоминал потом, как дара речи лишился; однако все ж расхрабрился и произнес чудеснейшую речь: уж так умолял принцессу, уверяя, что большим огорчением ему будет без нее вернуться обратно.
— Любезный Добронрав, — отвечала она ему, — все только что изложенные вами соображения весьма убедительны, и уверяю вас, что склонна благоволить вам боле чем кому угодно; но надо вам знать и то, что с месяц тому назад прогуливалась я с моими фрейлинами по берегу речки и, готовясь к завтраку, сняла перчатку; тут и упал у меня с пальца перстень прямо в воду; а я дорожила им больше, чем всем королевством, — судите сами, как мне тяжела эта потеря. И вот дала я обет не слушать никаких слов о замужестве и супруге, пока гонец его не вернет мне перстень. Теперь вы знаете, что вам нужно делать, — а разговорами меня тешьте хоть две недели, день и ночь, а я своего решения изменить никак не могу.
Добронрав таким ответом был поражен как громом; отвесил ей глубочайший поклон и просил только принять в дар маленькую собачку, корзинку и шарф; однако она отвечала, что никаких подношений не желает, а лучше пусть-ка он подумает над тем, что она ему сказала.
Вернулся он к себе и лег спать не поужинав; а собачка его, которую звали Попрыгунья, есть тоже не могла, пришла и легла подле него. Ночь была долгая. Добронрав то и дело вздыхал.
— Откуда ж взять мне перстень, который уронили в речку месяц назад? — говорил он. — За это и браться-то чистое безумие! Принцесса просто хочет, чтобы я не сумел выполнить ее приказания!
И он вздыхал и от души печалился. Попрыгунья, слышавшая все это, промолвила:
— Дорогой хозяин, прошу вас, не горюйте так о злой судьбине вашей: вы уж слишком милы, чтобы не шло к вам счастье. Дождемся утра и пойдем к берегу речки.
Добронрав ее погладил и ничего не сказал, а заснул совсем удрученный.
Попрыгунья же, едва занялся рассвет, запрыгала так, что его разбудила, и говорит ему:
— Дорогой хозяин, одевайтесь же, и пойдем.
Добронрав с нею согласился. Поднялся, оделся, спустился в сад, а из сада, сам не заметив как, вышел к берегу реки да стал прохаживаться, надвинув на глаза шляпу и скрестив руки и думая только, как обратно вернется, — и вдруг слышит, что кто-то вроде его позвал:
— Добронрав! Добронрав!
Он осматривается — никого нет; подумал — пригрезилось; продолжает прогулку, а его опять окликают:
— Добронрав! Добронрав!
— Кто меня зовет? — спрашивает он.
Тут Попрыгунья, такая маленькая, что могла всмотреться в речной поток, и говорит ему:
— Вот верьте не верьте, а вижу я, что это карп с золотой чешуею.
Тут и вынырнул из воды жирный карп и сказал ему:
— Вы спасли мне жизнь на рябиновых лугах, не будь вас, я бы там и голову сложил: обещал я вам отплатить добром, — ну так возьмите же, милый Добронрав, вот он, перстень Златовласки.
Добронрав наклонился и вынул перстень прямо из пасти у карпа-куманька, поблагодарив его долго и горячо.
И направился он не к себе, а прямиком во дворец вместе с Попрыгуньей, которая уж так была довольна, что уговорила хозяина прийти на берег реки. И вот принцессе доложили, что он просит встречи. Она же сказала:
— Увы, бедный юноша! Он пришел попрощаться со мною, поняв, что я прошу невозможного, и все передаст своему повелителю.
Тут привели Добронрава, а он и подает ей перстень с такими словами:
— Госпожа принцесса, ваше приказание исполнено, благоволите же взять в супруги короля моего!
Увидела она перстень, в полной целости и сохранности, и пришла в такое изумление, такое изумление, что глазам своим не поверила.
— Поистине, милейший Добронрав, — вымолвила она наконец, — не иначе как вам помогает какая-то фея, ибо такое и вправду никому не под силу.