— Немыслимо, — воскликнул Премил, — в присутствии принцессы столь дивной смотреть на кого-нибудь другого.
— Ах, — гневно вскричала королева, — довольно же я вас слушала! Верьте моему слову, сеньор, Флорина и так слишком кокетлива, и не след ей выслушивать любезности.
Король Премил без труда разгадал, к чему клонит королева, но ведь не такой он был человек, чтобы ему приказывали, поэтому он не переставал восхищаться Флориной и беседовал с нею три часа кряду.
И вот королева в гневе, а Краплёна безутешна — ведь ей предпочли принцессу. Обе они явились к королю-отцу, горько ему жаловались и добились распоряжения, чтобы, пока не уедет король Премил, Флорину держали взаперти в высокой башне. И тут, не успела принцесса вернуться в опочивальню, как схватили ее четверо стражников в масках, отнесли в темницу и оставили там горевать — она-то хорошо понимала: ей хотят помешать говорить с королем, а ведь он уже успел очень ей понравиться, так что иного она в супруги и не желала.
А король Премил знать не знал, что случилось с принцессой, и дождаться не мог свидания. Он расспрашивал о ней дворян из почетной свиты, которых король-отец к нему приставил: однако ж те, повинуясь приказу мачехи, говорили о Флорине лишь дурное: и кокетка-де она, и ветреница, и характер-то у нее такой скверный — только и делает, мол, что мучает и друзей и слуг, и неряха страшная, а уж скупа до того, что одевается как последняя пастушка: отец-де дает ей денег на дорогие ткани, а она ни гроша из них не потратит. Больно было королю Премилу слушать все это, и он еле сдерживал гнев.
«Нет, — думал он, — не может быть, чтобы Небеса наделили этот перл творения столь низкой душонкой. По правде сказать, видел я, как плохо она одета, но ведь ее стыд — не лучшее ли доказательство тому, что непривычно ей являться на люди в таком виде. Как! Она-то плоха, — столь скромная, чарующе нежная? Не могу в это поверить; уж скорее королева ее оговорила — недаром ведь она не мать, а мачеха! Да и Краплёна эта — такая образина, что не удивительно, если обе завидуют совершеннейшему созданию».
Покуда он так размышлял, приставленные к нему придворные, видя его не в духе, догадались, что ему не нравится слушать дурное о Флорине. Один из них оказался похитрее — он сменил тон и начал превозносить принцессу. Тут король будто от сна воспрянул, и лицо у него сделалось счастливое. Ах, любовь, любовь! Нелегко тебя спрятать! Везде тебя можно заметить: на устах влюбленного, в его глазах, в звуках его голоса; когда любишь, это проявляется во всем — и в молчании, и в беседе, и в печали, и в радости.
Королева, которой не терпелось узнать, что думает их гость, послала за свитой и ну расспрашивать тех, кто втерся к нему в доверие; до утра с ними проговорила и укрепилась в догадке, что король полюбил Флорину. Но что же сказать вам о печали самой бедняжки-принцессы? Она лежала на полу в донжоне, в этой жуткой башне, куда перенесли ее люди в масках.
— Мне было бы не так горько, — говорила она, — если б меня заточили сюда прежде, чем я увидела этого милого короля: образ его довершает мои беды. Нет сомнения: королева так поступила, чтобы помешать мне видеть его! Ах! До чего же дорого обходится моему покою та малая толика красоты, коей наделило меня Небо! — Она плакала так горько, так горько, что даже ее главная врагиня, случись она поблизости, сжалилась бы.
Так и ночь прошла. Королева, все старавшаяся улестить Премила, оказывала ему необычайные знаки внимания: послала одежды несравненной роскоши, сшитые по последней моде, да еще орден рыцарей Амура, который король, основал по ее приказу в день их свадьбы. Это было золотое сердце в эмали огненного цвета, окруженное несколькими стрелами и пронзенное одной, с надписью: «Единственная меня ранит»[20]. Для него же самого королева приказала вырезать сердце из цельного рубина величиной со страусиное яйцо, также окруженное стрелами, каждая из цельного алмаза длиной с палец, на цепи из жемчужин — самая маленькая весом в фунт; словом, свет еще не видывал ничего подобного.
Короля все это так поразило, что он чуть дар речи не утратил. Ему также принесли книгу в золотой обложке с драгоценными камнями, со страницами из тонкого пергамента, с дивными миниатюрами — в ней весьма нежным и галантным слогом был изложен статут ордена Амура. Королю сказали, что знакомая ему принцесса просит его стать ее рыцарем, и все эти подарки от нее. Услышав это, он осмелился надеяться, что речь шла о той, кого он полюбил.
— Как! — воскликнул он. — Прекрасная Флорина думает обо мне! Она так со мной щедра и обходительна!
20