Выбрать главу

— Ах, доченька, нелегко это будет, — сказала фея, — он слишком любит Флорину, и, боюсь, ничего мы тут поделать не сможем.

Между тем король поджидал их в зале со стенами из алмазов такой чистой воды, что сквозь них ему было видно, как шепчутся Суссио и Краплёна. Тут он подумал, не грезится ли ему это.

— Как! — воскликнул он. — Меня предали? Какие демоны принесли сюда эту противницу нашего счастья! Не иначе, как помешать нашей свадьбе она сюда явилась! А дорогой моей Флорины что-то все нет и нет! Уж не догнал ли ее отец?

Чего только он не передумал и уже начал отчаиваться. Но хуже пришлось ему, когда обе вошли в залу, и Суссио сказала повелительным тоном:

— Король Премил! Перед вами Краплёна, которой вы поклялись в верности; она моя крестница, и я желаю, чтобы вы немедленно обвенчались с нею.

— Чтобы я обвенчался с этим чудовищем! Странного же вы обо мне мнения, если делаете мне подобные предложения. Знайте, я ничего не обещал ей, и, если она утверждает обратное…

— Не продолжайте, — перебила его Суссио, — и не смейте впредь оказывать мне неуважение.

— Я согласен оказывать вам почтение, — отвечал король, — подобающее достославной фее, но только отдайте мне мою принцессу.

— Я ли не эта принцесса, черт побери? — сказала Краплёна, показывая ему кольцо. — Не мне ли ты подарил это кольцо в залог верности? Не со мною ли любезничал ты у маленького окошка?

— Как так! — воскликнул он. — Значит, меня обманули? Нет, я не дам себя провести. Вперед, вперед, лягушки мои верные, я лечу немедленно!

— А вот это уж не в вашей власти, если только я этого не захочу, — возразила ему Суссио.

Она коснулась его, и ноги его приросли к паркету, как гвоздями прибитые.

— Превратите меня в камень, разрежьте на кусочки, — сказал король, — все равно я принадлежу Флорине, и только ей! Так я решил, а уж вы можете пользоваться своей властью как заблагорассудится.

Суссио и льстила ему, и угрожала, и умоляла. Краплёна плакала, кричала, всхлипывала, злилась, смирялась. Король молчал, гневно глядя на них, и ничего не отвечал на все их тирады. Так прошло двадцать дней и ночей, а обе фурии все не умолкали; за все это время они ни куска не проглотили, глаз не сомкнули, даже не присели. Наконец Суссио, усталая и обессиленная, сказала:

— Хорошо же, раз вы не желаете внять голосу разума, выбирайте: семь лет покаяния за несдержанную клятву верности — или женитесь на моей крестнице.

Король, до сих пор ни слова не проронивший, вскричал:

— Делайте со мной что угодно, лишь бы я был избавлен от этой уродины.

— Сами вы уродина, — сказала злобно Краплёна, — смешно мне глядеть на вас, болотный вы королек: явились к нам в своей лягушачьей упряжке, чтобы оскорблять меня да нарушить данное слово. Будь в вас чести хоть на ломаный грош, разве так вы себя вели бы?

— Вот уж, поистине, трогательные упреки, — возразил король насмешливо. — До чего же неразумно — не желать в жены столь прелестную барышню!

— Нет, нет, она не станет твоей женой! — вскричала в гневе Суссио. — Можешь лететь в это окно, если желаешь, ибо быть тебе семь лет синей птицей.

Тут же меняется весь облик короля. Руки и плечи его одеваются легкими перьями и превращаются в крылья, ноги утончаются, обтянуты черной и грубой кожей, глаза, вдруг округлившиеся, блестят на солнце, орлиный нос становится клювом из слоновой кости, а на голове вырастает белый хохолок, наподобие короны. Вот он уже и поет восхитительно, но и говорит не хуже. Увидев, что превращен в птицу, испускает он горестный крик и в мгновение ока улетает подальше от жуткого дворца Суссио.

В тоске перелетал он с ветки на ветку, выбирая лишь деревья, посвященные любви или же грусти: то мирты, то кипарисы[21]. Он пел жалобные песни, сетуя на свою горькую судьбу и на печальную участь Флорины.

«Где-то прячут ее недруги? — думал он. — Что сделалось с ней, прелестницей, с нею, бедняжкой? Не лишила ли ее жизни бесчеловечная королева? Где искать ее? Неужто я осужден семь лет прожить с нею в разлуке? Быть может, ее за это время выдадут замуж, и я навсегда утрачу надежду, которая ныне только и поддерживает меня?» — От этих мрачных мыслей король так страдал, что и жизнь стала ему не мила.

А Суссио тем временем отослала Краплёну к матери — той не терпелось услышать об удачном исходе свадьбы. Но когда королева увидела дочь и услышала ее рассказ о происшедшем — то пришла в страшную ярость, которую выместила на Флорине.

вернуться

21

деревья, посвященные любви или же грусти: то мирты, то кипарисы. — Мирт (мирта) — южное вечнозеленое древесное растение с маленькими белыми пушистыми цветками и темно-зелеными листьями, содержащими эфирное масло. Атрибут богини Венеры. Миртовый венок с розами в Древней Греции и Риме, а также на Ближнем Востоке был традиционным брачным украшением. Кипарис считался у древних греков и римлян деревом скорби. В древнегреческой мифологии имеется две версии происхождения кипариса. Согласно первой (Овидий. Метаморфозы. X. 106–142), Кипарис был прекрасным юношей, любимцем Аполлона. На охоте он случайно убил своего любимого оленя, горько скорбел, и боги по его просьбе превратили его в дерево печали. По другой версии, первый кипарис вырастил Борей на могиле своей дочери Кипариссы.