На следующую ночь влюбленный король-птица принес избраннице весьма большие часы, устроенные внутри жемчужины: блистательная работа превосходила ценностью редкостный материал.
— Нет нужды дарить мне часы, — сказала она галантно, — когда вы далеко, время для меня тянется бесконечно, когда же вы со мною, оно пролетает как сон; откуда же мне знать ему настоящую цену.
— Увы, дорогая принцесса, и со мной происходит то же самое, — отвечал он, — но, быть может, я в этом тонком деле перемудрствовал.
— Вы так страдаете, чтобы сохранить мне верность, — как тут не поверить, что ваши дружба и почтение простираются столь далеко, сколь возможно[22].
При дневном свете король-птица прятался в густых ветвях дерева, чьи плоды служили ему пищей, а иногда пел чудные песни. Голос его очаровывал прохожих: они слышали его, но никого не видели и наконец решили, что это духи поют. Сие мнение так закрепилось, что никто уже не осмеливался войти в лес, зато распространилось множество слухов о чудесах, случавшихся там в изобилии, и вот всеобщий страх сделался залогом безопасности синей птицы.
Дня не проходило без того, чтобы король не подарил что-нибудь Флорине: то жемчужное ожерелье, то драгоценные перстни тончайшей работы, то алмазные булавки, то гребни или букетики из драгоценных камней, разноцветных и похожих на цветы, то приятные книги или медальоны. Наконец у принцессы скопилось несметное множество редчайших сокровищ. Наряжалась она лишь по ночам, ради короля, а утром аккуратно прятала драгоценности под соломенный тюфяк, ибо больше ей было некуда их складывать. Так прошло два года, и Флорина ни разу не пожаловалась на свое заточение. Да и на что ей было сетовать? Ночами напролет беседовала она с возлюбленным, и никто на свете еще не говорил друг другу столько нежных слов, — а ведь она целыми днями сидела одна в темнице, король-птица же — в дупле: и все-таки по ночам они не могли наговориться, ибо сердце и разум изобильно подсказывали им неисчерпаемые темы для бесед.
Между тем злая королева, безжалостно державшая принцессу взаперти, тщетно пыталась выдать замуж Краплёну. Она отправляла посольства ко всем известным ей принцам, но стоило послам явиться, как им давали от ворот поворот. Если бы речь шла о принцессе Флорине, говорили им, вас приняли бы с радостью, Краплёна же пусть себе остается весталкой[23], никто печалиться не будет. Взбешенные Краплёна с матерью принимались тогда еще сильнее мучить ни в чем не повинную принцессу.
— Смотри-ка, даже в заточении эта гордячка нам вредит! — возмущались они. — Как простить все ее злые выходки? Не иначе, как она ведет тайную переписку с иностранными державами, а значит, по меньшей мере государственная преступница. Так к ней и следует относиться. Сделаем же все возможное, чтобы вывести ее на чистую воду.
Они закончили свой совет так поздно, что уже и полночь миновала, когда обе решили подняться в башню и допросить узницу. Та как раз сидела у окошка и беседовала с синей птицей, надев все драгоценности и красиво уложив свои прелестные кудри, — те, кто горюет, обычно так не прихорашиваются. Вся ее комната и кровать были устланы цветами, и она даже зажгла несколько испанских свечек[24], источавших прекрасный запах. Королева подслушивала за дверью; ей показалось, что там поют дуэтом — у Флорины ведь был голосок, подобный ангельскому. А вот и слова — королева сочла их нежностями:
Этот маленький концерт завершили несколько вздохов.
— Ах, Краплёнушка моя, нас предали! — вскричала королева и, резко рванув дверь, влетела в комнату. Каково же пришлось Флорине? Она поскорей захлопнула окошко, чтобы король-птица мог улететь, больше думая о его безопасности, чем о своей собственной, — но и он не пожелал спасаться: ведь от его орлиного взора не укрылось, в какой опасности оказалась принцесса. Он разглядел королеву и Краплёну! До чего же горько ему стало, что не может он защитить возлюбленную! Они же подошли к бедняжке как две фурии, готовые вот-вот растерзать жертву.
— Об интригах, которые плетете вы против государства, нам все известно! — вскричала королева. — И не думайте, что ваше положение спасет от заслуженного наказания!
— А с кем бы я могла плести интриги, сударыня? — отвечала принцесса. — Не вы ли сами стережете меня вот уже два года? Разве я вижусь с кем-то, кроме тех слуг, которых вы ко мне подсылаете?
22
23