— Что же за оказии такие с некоторых пор происходят в этом дворце: то птицы обладают здравым умом, то, кажется, стоит мне лишь загадать желание, чтобы оно исполнилось; дважды попадается мне облик того, кто вырвал тебя из рук похитителей; а тут еще и ткани, бриллианты, вышивка, кружева и нескончаемые диковины. Кто же это — фея ли, демон — и где тот, кто потрудился оказать мне столь приятные услуги?
Услышав такое, Леандр бросил к ногам принцессы следующие стихи, написав их на табличках:
Эти таблички для письма так сверкали золотом и драгоценными камнями, что принцесса тут же их заметила; она открыла их и с крайним изумлением прочитала написанное.
— Так, значит, этот невидимка — чудовище, — рассудила она, — раз он не смеет показаться. Но если бы он и впрямь был ко мне привязан, ему хватило бы деликатности не показывать мне столь трогательный портрет: ах, нет, он меня не любит, раз подвергает мое сердце такому испытанию, или мнит о себе слишком много и уж точно лучше, чем он есть.
— Я слышала, сударыня, — ответила Абрикотина, — что духи состоят из огня и воздуха, у них нет тела, а действуют лишь их душа и воля.
— Я этому очень рада, — ответила принцесса, — такой возлюбленный не потревожит моей спокойной жизни.
Обрадованный тем, как занимает ее его портрет, Леандр вспомнил, что у принцессы есть любимый грот, где она бывает каждый день; там собирались воздвигнуть статую Дианы, а пока стоял пустой пьедестал. Он встал на него, пышно разодетый, надев лавровый венок и взяв лиру, на которой играл лучше Аполлона[52], и с нетерпением ждал, когда явится принцесса. Сюда она приходила помечтать о незнакомце — рассказ Абрикотины вместе с увиденными на холсте приятными чертами Леандра лишили ее покоя: она полюбила одиночество, утратив веселость нрава, что несказанно удивляло ее нимф.
Войдя в грот, принцесса пожелала остаться одна; нимфы удалились, каждая на отдельную тропинку; она же бросилась на ложе из дерна, вздохнула, уронила несколько слезинок; прошептала что-то, но так тихо, что Дух ничего не расслышал. Он надел красную шапочку, чтобы она не увидела его раньше времени, затем снял, и она заметила его с крайним удивлением; поскольку он продолжал стоять в позе статуи, то она, и приняв его за таковую, смотрела с тревогой, однако не без удовольствия; но, как ни изумило ее нежданное зрелище, а радость победила страх, и эта фигура, неотличимая от живой, уже не так пугала ее, когда принц, тронув струны лиры, наконец пропел такие слова:
Как ни очарователен был голос Леандра, но тут уж принцесса от страха побледнела и упала без чувств. Встревоженный принц спрыгнул с пьедестала и надел красную шапочку. Он взял принцессу на руки, приводя ее в чувство с несравненными рвением и усердием; вот наконец, открыв свои прекрасные глаза, она принялась осматриваться, ища его и не находя ни души, но ведь кто-то, она чувствовала, был рядом с нею, держал ее за руки, целовал их, орошал их слезами. Она долго не осмеливалась заговорить; ее беспокойный разум метался между страхом и надеждой; она и боялась Духа, и любила его, представляя тем самым незнакомцем. Наконец она воскликнула:
— Дух, любезный Дух, не вы ли мне так нужны!
При этих словах Духу весьма захотелось обнаружить себя, но он все еще не решался. «Если я испугаю ту, кого люблю, — сказал он себе, — она больше никогда не полюбит меня». Эти мысли заставили его потихоньку отступить вглубь грота.
Принцесса, думая, что она одна, позвала Абрикотину и поведала ей о чудесах с ожившей статуей: о том, какой небесный голос говорил с нею и как Дух помог ей прийти в себя.
— Как жаль, — вздохнула она, — что этот дух безобразен и ужасен! Ибо могут ли быть манеры галантней и милее, чем у него?
— А кто вам сказал, сударыня, — ответила Абрикотина, — что он такой, каким вы его представляете? Разве не полагала Психея, что Амур — это змей?[53] Ваша история отчасти похожа, вы столь же прекрасны: да полюби вас сам Купидон, неужто не полюбили бы вы его в ответ?
52