— Ага, вы всё шутите, крошка моя, — сказала Ворчунья, — ну да ничего, я скоро с вами поквитаюсь.
Королю пошли донести о том, как разгневана его жена; принцесса умирала со страху, она умоляла его сжалиться, говорила, что если он отдаст ее в руки королеве, та совсем ее сживет со свету. Король же, ничуть не тронутый, объявил всем:
— Я предаю ее во власть мачехи, и пусть та поступает с нею как заблагорассудится.
Злая Ворчунья с нетерпением дожидалась ночи; едва стемнело, она приказала запрячь коней в колесницу и велела Прелестнице сесть в нее. Ее отвезли под стражей за сотню лье от дома, в огромный лес, куда и зайти-то страшно — столько там было львов, медведей, тигров и волков. Добравшись до самой густой чащи этого ужасного леса, принцессе велели сойти с колесницы и оставили там одну, как она ни умоляла о сострадании.
— Я не прошу вас сохранить мне жизнь, — говорила она, — а лишь молю о быстрой смерти; убейте меня и тем избавьте от ужасов, что ждут меня здесь.
Но ее никто и слушать не стал, словно все оглохли вокруг: слуги, ответом и не удостоив, удалились поспешно, оставив бедняжку одну-одинешеньку. Шла она, шла куда глаза глядят, натыкаясь на стволы деревьев, падала, зацепившись за густой кустарник; наконец, измучившись, рухнула наземь совсем обессиленная.
— Персинет, Персинет! — восклицала она. — Где вы? Возможно ли, чтобы вы меня покинули?
Не успела она произнести эти слова, как открылось глазам ее лучшее зрелище на свете: вспыхнул весь лес, освещенный так пышно, что ни одного дерева не осталось, на котором не висело бы люстры со множеством свечей, а в глубине аллеи она увидела дворец, весь хрустальный и сиявший как солнце. Она подумала, что и это новое чудо — дело рук Персинета, и затрепетала от радости и смущения. «Я одна, — сказала она, — а этот принц молод, любезен, и я ему жизнью обязана. Ах! Это уж слишком! Уйдем же отсюда: лучше умереть, чем любить его». Сказав так, она поднялась и, не оборачиваясь на прекрасный замок, пошла наугад, превозмогая слабость и усталость и с полным смятением в душе.
Тут она услышала сзади шум; ей сделалось страшно при мысли, что вот и пришел свирепый зверь разорвать ее. Она обернулась, дрожа, а перед нею — принц Персинет, прекрасный, как Амур на картине.
— Вы бежите меня, принцесса, — сказал он ей, — вы меня страшитесь, а я-то вас обожаю. Возможно ли? Неужто опасаетесь вы моей непочтительности к вам? Заходите, заходите же без страха во Дворец Фей, я не пойду следом за вами, если вы мне это запретите. Вы встретите там королеву, мою матушку, и моих сестер, которые уже нежно любят вас, по одним лишь моим рассказам.
Прелестница, очарованная смирением и великодушием своего юного поклонника, не смогла отказать и села с ним в маленькую повозку, красиво раскрашенную и вызолоченную, которую с необычайной скоростью помчали два оленя; быстро-быстро проехали они по множеству очаровательных мест в этом лесу, вызвавших у принцессы полный восторг. Везде всё было хорошо видно. Пастухи и пастушки, изящно одетые, танцевали под звуки флейт и волынок. Дальше, по берегам ручьев, видела она поселян с возлюбленными, которые угощались и весело напевали.
— А я-то было думала, что этот лес необитаем, — сказала она, — а между тем здесь столько народу, и как всем весело.
— С тех пор, как вы здесь, милая принцесса, — отвечал Персинет, — в этой туманной пустыне живут лишь наслаждения и приятные увеселения: Амуры следуют за вами и цветы расцветают у ваших ног.
Прелестница не осмелилась ответить, ей не хотелось подолгу вести подобные беседы, и она попросила принца отвезти ее к королеве, его матушке.
Тут же он приказал оленям мчать во Дворец Фей. Входя, Прелестница услышала замечательную музыку. Королева и обе ее дочери были очаровательны, они обняли принцессу и повели в просторную залу, где все стены были из горного хрусталя. С немалым удивлением заметила она, что вся ее история, вплоть до этого самого дня, была выгравирована на них, и даже поездка через лес в повозке с принцем; при этом отделка была такая тонкая, что подобного совершенства не бывало и у самого Фидия[11] со всеми мастерами, каких расхваливают нам древние греки.
— Что за проворные у вас ремесленники, — сказала Прелестница Перси-нету, — стоит мне пальцем пошевелить, как всё это уже выгравировано.
— Ибо никак не хотел бы я потерять ни единой подробности касательно вас, — подхватил он. — Увы, нигде не обрести мне ни счастья, ни радости.
11