Класс радостно зашумел и стал выбегать прочь из старого класса философии. Мальчик остановился у двери. Только сейчас он понял, что оскорбил учителя, сделал ему больно, но ничего не мог поделать. Ему было стыдно. Учитель стоял, всматриваясь в капли дождя на окне. Листья медленно падали ниц. Глаза Анатолия наполнились слезами, но их блеска никто не мог заметить.
- До свидания, Анатолий Петрович, - сказал мальчик, и готов был уже идти.
- Прощай, друг мой, - в его голосе прозвучало что-то странное; то, что раньше никто не слышал.
Дверь захлопнулась.
- Чего стоит моя жизнь? – начал учитель свой монолог. Затем он вспомнил строки своих же недавних стихов:
Возьми нашу судьбу,
В оковы нежных рук,
И полюби меня, прошу,
Милый друг.
- Чего стоит моя жизнь? – он посмотрел в окно пристальным, усталым меланхолическим взглядом. В моей жизни давно уж нет любви, нет любимых, нет друзей. Моя звезда давно упала. Душа моя умерла раньше тела. Что же я трачу своё время попросту? Время? Чего оно стоит! Пустяк. Смерть? – он расхохотался, и из глаз его упала капля, - ещё больший пустяк! Я высоко оценил свою жизнь. А теперь? Теперь чего она стоит? Я был слишком циничным, слишком...идиотом! Чёрт, и когда я разучился формулировать свои же мысли? Ах, с той самой поры, как влюбился. Или с той поры, как потерял близких или друзей? Или с рождения… Нужно что-то срочно менять. Уж больше нет человека, который дал бы мне обнять его колени и прочесть свою эпитафию. Я бы прочёл этому человеку свои стихи, посвященные ему же. Я бы читал ему свои повести и рассказы, которые никто не читает, кроме меня самого. Я бы одаривал его всем своим сердцем, всей своей любовью! А, прочь! Пустяк! Домой! А может я уже дома? Нет. Домой я только собираюсь.
Он полез под стол и достал свой старый револьвер. Старый, тяжёлый, пропахший водкой револьвер, который достался ему от отца, а отцу от деда. Дед бывал с ним на дуэли, и побеждал. Но в последнее время тяжёлый кусок металла стал давать осечки.
Он прокрутил барабан, позвякивая содержимым. Он часто приводил себя в чувство так. Прокручивал барабан и наставлял ствол к виску. Ему всегда везло. Либо не было патрона, либо была осечка. Как это случилось тогда. Пуля не вылетела, а он упал в истерический смех. Фаталист! – кричал он тогда, давясь слезами и смехом.
Но в этот раз он отбросил револьвер.
- Жизнь слишком хороша. Пускай и не стоит ни гроша. Чёрт, как я устал. Как я устал от этой вечной борьбы. От жизни. Время пенья миновалось… кончил петь не трону струн. Почему я та птичка, которую посадили в клетку? Почему душа моя кричит в предсмертных агониях? Отчего я не могу покинуть клетку, полететь прочь? Я жду, когда меня на ночь накроют тёмной скатертью? А выпустят ли меня когда-нибудь? Нет. А если да, не вернусь ли я? Вдруг я способен полюбить? Вдруг способны полюбить и меня? Ах, да я же псих! Я параноик! Чёрт, как я устал. Устал от жизни и её потех. Сама жизнь стала напоминать мне бордель, где каждый ищет лишь потех и потроганных девиц. Сама судьба мне кажется нынче куртизанкой. Чёрт, ведь я азартный игрок, я хочу сделать ставку, да только нет денег! Хотя, есть кое-что дороже. Пойти ва-банк? Иду ва-банк!
Мальчик успел дойти до первого этажа, но ему стало дурно. Он знал, что поступил плохо, и нужно бы извиниться перед учителем.
- «Готов для себя самого и для самой сокровенной воли своей», - процитировал Анатолий, взяв в руки холодный и старый кусок металла. «Как туча, чреватая молниями». Есть ли жизнь после смерти? Всегда хотел узнать.
Он улыбнулся.
Парень подошёл к кабинету, постоял, собрался духом и взялся за дверную ручку.
На этот раз осечки не было. Раздался выстрел. Громкий хлопок пронёсся по коридорам школы. Через момент было слышно, как что-то громоздко упало на пол.
Мальчик дрожащими руками в страхе открыл дверь. Свежая кровь стекала со стекла, прикрывая дыру от пули в старом окне. Пороховой зловонный запах охватил весь воздух в кабинете.
Мальчик хотел было что-то сказать, но не смог произнести ни слова. Если бы его кто-то видел в тот момент, то мог бы с уверенностью сказать, что его дрожащие губы просили прощения. Но он не был виноват. Никто не был виноват. Лишь Мефистофель, что ходил всю жизнь рядом с учителем философии.
Конец