Я готовился услышать что угодно: про наркотики, алкоголь, но не такое. Гнев во мне просто вскипел, снося все барьеры. Какой-то урод ее, девятнадцатилетнюю девочку, просто сломал и морально, и физически. Так, глубокий вздох.
– А ты, случайно, не знаешь его фамилии, имени, отчества? Может, адреса? – мой спокойный тон собеседника не обманул.
– Она не простит.
– Не узнает.
– Ладно. Зорин Богдан Алексеевич. Жуть, правда. Адреса не знаю.
– Не важно.
Я уже успел написать смс кому надо. Скоро узнаем.
Через сорок минут и два бокала виски мы поехали по нужному адресу. Этот будущий инвалид перебрался в наш город пару лет назад и жил недалеко от Натальи. Странно, что они не пересеклись.
– Укатаем этого мерзавца! – предвкушая месть, проговорил я, потирая костяшки пальцев.
– Согласен!
Добрались мы на такси к моему дому. Вквартиру зашли переодеться – не в костюме же идти бить морды. Адреналин составил с виски неплохой дуэт – мы были настроены решительно и чувствовали себя крушилами из девяностых.
Не стали таиться и сидеть в засаде – настроение не то. Пошли прямиком в квартиру.
Дом относился к новым, бюджетным, домам.
Позвонили в белый звонок, трель которого было слышно за китайской дверью – жильцы не сменили, оставив после приёма жилья.
Открыл щупленький мужчина с небольшой козлиной бородкой и хвостиком на макушке, и он как-то затравлено глянул на нас.
– Что вам? – он вытер руки о зелёный фартук в розовый цветочек. И я с удивлением заметил ногти, покрашенные во все цвета радуги.
– Это он! – со спины шепнул мне кудрявый.
Пи..ц! И что делать с этим недоразумением?
Коридор за спиной Богдана был небольшой: с одной стороны закрытый шкаф, а с другой огромная фотография одной из знаменитостей нашего небольшого городка – Зимина Эвелина. Женщина, перешагнувшая тридцатипятилетний порог своего возраста, занялась профессиональным спортом, получила мастера по боксу, потом бросила спорт и начала звездную карьеру как бодибилдер мирового уровня.
– Папа, папа, там мама пришла?
– Нет, Алиска, это просто чужие дяди.
Пятилетняя девочка прибежала, стуча босыми пятками по полу, и запрыгнула тому на руки, обхватив крепко за шею.
– Вы ээээ… ааа
–О! У нас гости?
За нашими спинами раздались тяжёлые шаги и грудной женский голос.
Мимо нас в квартиру прошагала та самая Эвелина.
– Ну что столпились? Пропустите женщину. Багик, помоги.
Она села на небольшой стульчик у двери и вытянула ноги. Багик шустро спустил дочь с рук и встал на колени перед женой, снимая ее обувь.
Она освободила ноги и с удовольствием пошевелила пальцами.
В итоге обратила взгляд на нас:
– Слушаю вас, господа?
Женька оттолкнул застывшего меня и пролез вперед.
– Еда, стол. Бегом. – по-военному отдала приказ мужу Эвелина.
– До свиданья. Лиса, пойдём кушать.
И Богдан испарился за поворотом ближайшей двери, как и наши мечты чуть ранее.
– Эвелина, просто зашли пожелать вам удачи на предстоящем состязании. Мы будем болеть за вас.
– Да, – это я произнес, чтобы не стоять истуканом.
– Спасибо, ребята! Постараюсь не подвести.
Она пружинисто поднялась, открыла шкаф и достала две брошюры.
– Держите и приходите на семинары.
– До свидания!
– До свидания!
– Идите, мальчики!
Перекрестив нас на дорогу и вручив брошюры, она закрыла дверь.
– Вот это мы начистили морду! – свистнул Евгений.
– Так и скажи, Эвелины испугался, – рассмеялся я, но продолжил. -
Было бы кому чистить. Жизнь крутанула его на сто восемьдесят градусов. Пусть живет.
– А я хочу отметить, что можно предположить, что это он Эвелину стимулировал к боксу. А она оказалась ему не по зубам, – Женькины шаги слышались позади меня. Мы так были шокированы, что пошли с седьмого этажа по лестнице, попросту забыв про лифт.
Чуть позже, сидя на лоджии, Евгений задумчиво прокручивал в руках бокал:
– Знаешь, я всегда смеялся над Наташкиной фобией. Она боялась толпы, боялась одиночества, но всегда это скрывала. Она нигде не бывала. Дом – работа – дом. Из друзей остался только я. Она сильная, хоть так сама и не считает.
Я промолчал, наслаждаясь видом звездного калейдоскопа, состоявшего из никогда не спящих городских огней, фар спешащих куда–то машин и жилых окон многоэтажек, где за каждым таким окном проходит чья-то жизнь. Молча отпил ещё рома, открытого по поводу нашего "правосудия", после которого на душе царило спокойствие, и это больше всего меня удивляло. Впереди катастрофа, крах всего, чего я добивался столько лет упорным трудом, а на душе умиротворение, может быть, впервые.