– Ой! – всполошилась Лулу, услышав, что один из приборов в изголовье кровати начал громко пищать. – Черт, как это крепится? А, вижу! Приклеивай! Да приклеивай же скорее!
Чего она от меня хочет? Наверное, датчик был подсоединен к моему лбу с помощью пластыря. Я вернула все на свои места, и писк прекратился.
– Фу-у-у, – выдохнула Лулу. – На танцы в «Тоннель» и то легче просочиться, даже если ты не в списках приглашенных. Келли ничего про тебя не рассказывает! Журналисты на ушах стоят: каких только небылиц не сочинили. Как вспомню про тот день – так вздрогну: это был просто мрак! Сейчас ты выглядишь гораздо лучше. Правда. Даже без косметики. Кози, хватит ее облизывать!
Мне наконец-то удалось оттащить собачку от лица. Потом мой взгляд случайно скользнул в сторону окна. Ничего себе! Я уже не замечала ни собаку, ни девушку, которая вела себя так, словно знала меня всю жизнь. На подоконнике, буквально заваленном всевозможными цветами, выделялась ваза с букетом из алых роз. Минуточку! Значит, вчерашний визит того улетного парня не галлюцинация? Выходит, Габриель Луна действительно был здесь вчера, держал меня за руку и пел песню? Уму непостижимо!
– Тебя скоро выписывают-то? – выведывала Лулу. – И что передать Брендону? Он то звонит, то приезжает. И так все время. Между прочим, именно он и вычислил, где тебя искать. Кстати, чуть не забыла, тот певец, помнишь, англичанин, как там его...
– Габриель, – подсказала я, чувствуя, как ухнуло сердце от одного только упоминания Луны. Дело принимает серьезный оборот: ведь, по идее, я равнодушна к Габриелю, и вообще меня привлекает совершенно другой человек. Или нет?
– Точно, Габриель, – подтвердила Лулу. – Прислал огромную корзину роз в пентхаус, представляешь! Там теперь дышать невозможно. Похоже, он на тебя запал. Вчера вечером заваливается Брендон в надежде, что ты уже дома, и тут – бац! – видит розы. Короче, теперь он подозревает, что у вас с Габриелем роман. Знаешь, так Брендону и надо. Видела я, как он с Мишель отплясывал в «Тоннеле». Его тоже можно понять, ведь ты вроде как пропала без вести и... Кози, перестань немедленно! – Лулу безуспешно пыталась отпихнуть собачью мордочку от моего лица. Крошечная питомица Никки Ховард выделяла неимоверное количество слюны. – Прости, ради бога, наверное, надо было ее дома оставить.
– Все нормально, – заверила я, поглаживая мягкую собачью шерстку, – просто...
Лулу извлекла из недр своей бездонной сумки банку энергетического напитка.
– Извини, – проговорила она, перехватив мой взгляд, – я с жуткого бодуна. Боже, вчера я была просто ни-ка-ка-я. Шоколадка и поп-корн на обед, видимо, меня не спасли; немудрено – после такого количества мохито. Кстати, как тебе? – Она помахала перед моими глазами кольцом с огромным камнем. – Джастин подарил. Розовый сапфир. Нравится? А вдруг он подумает, что я теперь на все готова? Нет уж, большое спасибо, плодиться и размножаться мне пока рановато. Но кольцо все равно оставлю: уж больно красивое.
Я чувствовала, что медленно схожу с ума. Лулу Коллинз сидит в моей палате, рассказывает, что Габриель Луна прислал мне корзину роз в пентхаус, где мы обе якобы проживаем, и хвастает кольцом, которое ей подарил Джастин. (Видимо, Джастин Бэй, звезда фильма «Джорниквест». Ходят слухи, что они с Лулу встречаются. По крайней мере, так было написано в последнем Фридином «ОК!», который я чисто случайно прочла. От корки до корки.) Нет, у меня точно крыша едет.
Может быть, это многосерийный сон? Однако я прекрасно понимала, что не сплю. Вот они, те самые розы Габриеля: стоят на подоконнике. А собака? Тоже явно реальная, лижет мое лицо горячим шершавым язычком, и я даже чувствую, как бьется ее сердечко. Вывод напрашивается один – я не сплю. Без вариантов. Осознав все это, я решила внести ясность.
– Прошу прощения. Вы о чем? Мы знакомы? Лулу открыла рот от изумления, чуть не выронив розовый комок жвачки.
– Обалдеть! – воскликнула она. – Так вот в чем дело! Никки, у тебя амнезия? Не хило же ты стукнулась головой, когда упала в обморок! Кстати, Габриель тут же к тебе помчался, а потом и врачи «скорой» подоспели. Они как раз были рядом – откачивали ту девчонку, на которую свалился телик.
– Послушайте, я не Никки.
Резко захлопнув рот, Лулу подозрительно сузила глаза и, вскочив со стула, начала трясти меня за плечи.
– Что они с тобой сделали? – визжала она. – Кто? Кто это сделал? Сайентологи? Я же предупреждала: они опасные люди!
Несмотря на хрупкую комплекцию, Лулу трясла меня с такой силой, что вся электроника в изголовье кровати начала бешено пищать, а я почувствовала приступ тошноты.
– Господи, Никки, очнись! Это же я, Лулу! – верещала она, стоя около кровати на коленях. – Твоя лучшая подруга! Твоя соседка! Правда, не по комнате, а по пентхаусу. Не можем же мы пользоваться одной ванной или спальней, и вообще из-за твоего гастрита...
– В чем дело? – послышался окрик ворвавшейся медсестры. – Вон отсюда, живо! Дежурный! Дежурный!
Лулу тут же оттеснил огромный детина в синей медицинской форме, а медсестра схватила собачонку, рычавшую с удивительной для такой крохи яростью. Через несколько секунд в палату влетела мама с доктором Холкомбом.
– Никки! – кричала Лулу, которую выпроваживали вон. – Не переживай! Я скоро вернусь! Я это так не оставлю! Я их выведу на чистую воду!
Хлопнула дверь. Крики Лулу и лай собаки стихли. В палате звучала какофония взбесившейся аппаратуры.
– Как ты, родная? – спросила мама, встревожено оглядывая меня.
– Все нормально, – заверила я, наблюдая, как доктор Холкомб вновь подсоединял датчики. – Я только не пойму, почему она думала, что знает меня?
– Мне очень неловко перед тобой, Эмерсон, – сказал доктор Холкомб. Он почти закончил возиться с проводами, и теперь раздавалось лишь тихое и размеренное попискивание кардиомонитора. – Дежурные не должны были пропускать к тебе посторонних людей.
– Дело в том, что я не знакома с Лулу Коллинз, – проговорила я. – Она почему-то думает, что мы подруги. Все время называла меня Никки. Мам, что происходит?
Мама покусывала губу: верный признак того, что она сильно расстроена. (Например, когда папа не успевал прилететь в Нью-Йорк на кларнетный концерт Фриды или на техническую выставку, где участвовала я.)
– Доктор, не пора ли нам...
– Нет, не пора. Еще рано. – Доктор Холкомб готовил шприц. – Эмерсон нужен отдых.
– Но, доктор...
– Для нее сейчас...
В этом месте я вырубилась. Доктор Холкомб, наверное, ввел какое-то лекарство. Внезапно навалившаяся усталость помешала мне дослушать их беседу до конца. Жаль, тогда я еще не знала, что это будет мой последний шанс по-настоящему выспаться и отдохнуть. А то поспала бы подольше.
Глава шестая
Когда я в очередной раз проснулась, была ночь. Рядом сидела Фрида. Она рассматривала меня с таким лицом, будто видела какого-нибудь бомжа, захлебнувшегося в собственной рвоте. Обнаружив, что я уже не сплю, она отскочила в другой угол палаты. Я не преувеличиваю: Фрида выглядела так, будто у нее поехала крыша.
– Ты чего? – спросила я. Мой голос до сих пор звучал непривычно: такой, знаете ли, пискляво-детский тембр. – У меня что-то на лице?
Я провела руками по лицу, но ничего, кроме идеально гладкой кожи, не обнаружила. Странно. После месяца в больнице моя внешность существенно улучшилась. Причем совершенно безболезненно. Просто чудо какое-то.
– Фрида... – начала я и осеклась. Что же у меня с голосом? Видимо, все дело в том, что я целую вечность ничего не пила. Так и помереть можно. Теперь ясно, нужно просто смочить горло. – Воды дашь?
– В-воды? – начала заикаться Фрида. – Тебе п-при-нести воды?
– Ну да, – ответила я, пытаясь сесть.
Ну вот! Электроника начала громко сигналить. Кроме того, провода, которыми я была буквально опутана, тянули обратно на подушку. И что самое странное: стоило приподнять голову, как я тут же почувствовала пульсирующую боль.