– Есть новости, – мрачно объявил он. – Идем. Элиас последовал за ним к "волге", поставленной у подъезда "Кабула".
– Я сегодня не спал, – признался офицер КГБ. – Ты не можешь вообразить, какая кутерьма поднялась в Москве. Всю ночь там раскидывали мозгами, и вот только что мне принесли инструкции, где тщательно взвешена доля возможного неуспеха.
– Какова же эта доля?
– Сегодня, в два часа пополудни, поднимется в воздух и возьмет курс на Ташкент "Ил-96", возвращающийся порожняком после выгрузки доставленных ракет. Экипаж и наш резидент предупреждены. Нужно сделать невозможное, но посадить в него Наталью. Оставаясь, естественно, в тени. Словом, квадратура круга...
Изумленный Маврос спросил:
– А что готов сделать резидент?
– Ничего. Он оставляет нам свободу действий.
Маврос спохватился:
– Да, но Наталья не одна. Есть еще американский агент.
Гончаров усмехнулся веселой и жестокой улыбкой:
– Наши друзья будут счастливы в течение нескольких лет отмывать его в Москве. Вину свалим на афганцев.
Элиас Маврос задумчиво тер обросший щетиной подбородок.
– А этот негодяй Селим Хан? Ему ведь тоже известен наш план.
– При первой же возможности постараемся отправить к нему спецназ, – буркнул кагебешник. – Но он будет держать язык за зубами. Какой ему расчет хвастать своими планами?
– В общем, как нам быть, мы так и не знаем, – вздохнул Элиас Маврос. – Они, верно, и теперь в блоке допросов Садарат. Схожу-ка я к Тафику, а там на рыбалку.
– Попытка – не пытка! – поддержал его Алексей Гончаров. – Я тоже подумаю.
Малко проснулся от холода. Измученный, он уснул, несмотря на острые каменья, немилосердно впивавшиеся ему в тело.
Каждая жилочка в нем ныла, от холода зуб на зуб не попадал. Накануне вечером допрос был внезапно прекращен, после того, как, произнеся угрозы, полковник Тафик удалился. Его отвели в камеру и впервые принесли ему тарелку похлебки, где плавало несколько рисовых зерен. Он распрямился и сквозь прутья отдушины посмотрел на синее небо. Что готовит ему этот день? Все мышцы ломило, рот больно было приоткрыть, в ноздрях держался запах паленого мяса. Из соседней камеры доносились стоны.
Дверь распахнулась, вошел солдат, поднял его и повел в отхожее место. Малко стоило немалого труда держаться на ногах. Вслед за тем ему принесли котелок теплой воды, выдаваемой за кофе. Потом пришли двое в штатском и отвели его в небольшой кабинет. Его встретил брезгливой гримасой свежевыбритый, безукоризненно одетый полковник Тафик:
– Если бы вас видели ваши хозяева! Да и то вчера я прервал допрос из чисто человеческих побуждений. Но мы его сейчас возобновим. Кто эта женщина, завербованная ЦРУ вместе с вами?
– Вы же знаете – Дженнифер Стэнфорд.
Полковник помотал головой.
– Нет. Она присвоила ее имя, но это не она. Если вы не скажете, кто она на самом деле, вас расстреляют.
– Я знаю ее только под этим именем, – повторил Малко.
Его мысленному взору представился труп, погребенный на воинском кладбище. Если бы удалось добиться, чтобы его отвезли туда! Может быть, удалось бы бежать.
В кабинет вошел господин в штатском и наклонился к уху полковника Тафика. Полковник встал.
– Мы продолжим позднее. Вас отведут в камеру.
Тафику доложили о приходе Элиаса Макроса, и он понял, что с агентом ЦРУ придется повозиться. Но пока у него были более важные дела. Грек ждал его в кабинете. Раздувшись от самодовольства. Тафик приветствовал его. Журналист ответил лучезарной улыбкой.
– Азиз рафик, до меня дошло, что ты поработал на славу. Советские коллеги показали снятый ими фильм.
Дост Тафик пыжился от важности.
– Нам действительно повезло. В наши руки попали два агента империализма, имевшие важное задание – убить президента Наджибуллу.
– Не может быть!
Грек не притворялся. Все в нем словно помертвело. Откуда он узнал?
Видимо, Наталья заговорила. Ноги под Мавросом подкашивались.
– Да-да! – подтвердил полковник. – Женщину подвергли весьма жестокому допросу, и она созналась, что ЦРУ заплатило ей за то, чтобы она убила в Кабуле президента.
– ЦРУ! – воскликнул Элиас. – Этих мерзавцев империалистов могила исправит!..
При мысли о Наталье у него слезы наворачивались на глаза. Гениально! И как просто! И будет держаться до тех нор, пока не откроется ее подлинное имя. Сейчас они ничего не могли доказать. Но если начнут копать глубже, последствия будут непоправимы... Нужно любой ценой вырвать ее из лап афганцев!
– Что вы теперь собираетесь с ней делать? – спросил Маврос.
– Пока допросы, в сущности, прекращены, – пустился в объяснения Дост Тафик. – Личность мужчины установлена, это весьма известный австрийский авантюрист, давно уже работающий на ЦРУ. С женщиной сложнее. Она выдает себя за одну австралийскую журналистку, которая время от времени работает на ЦРУ. Ну, ничего, докопаемся...
На лице Элиаса Мавроса расплылась восторженная улыбка.
– Вы оставите их здесь?
– Нет. Наиболее существенная часть дознания потребует какого-то времени. Как только освободятся две камеры в блоке В, мы перевезем их в Пул-э-Шарки.
Здание тюрьмы образовывало огромный восьмиугольник, составленный из шестнадцати корпусов. В блоке А содержались уголовники и политические из партии Халк, а в блоке в – контрреволюционеры.
– С ними можно будет увидеться?
– Тебе можно, ты – друг. Но никому ни слова! Сам понимаешь!
Словно железная рука стиснула горло Элиаса. Что они сделали с Натальей? Когда-то ему случилось быть свидетелем жутких картин в Пул-э-Шарки... Он последовал за полковником Тафиком по мрачному коридору в сопровождении двух солдат. Отворили первую же дверь, и Маврос увидел мужчину, скорчившегося на острых каменьях пола. Американский шпион. Очевидно, он претерпел немало мук и едва дышал. Полковник Тафик зло усмехнулся:
– Этот никогда не выйдет из Пул-э-Шарки. Мы расстреляем его, как только он во всем сознается. А для женщины мы устроим открытый суд, так будет лучше. Надеюсь, ты придешь и напишешь толковые статьи!
– Можешь не сомневаться! – с готовностью подхватил Маврос.
Распахнули дверь следующей камеры, такой же точно, как первая. Наталья тоже лежала прямо на полу, скорчившись, дрожа от холода, закутанная в заскорузлое от грязи одеяло. Ее лицо было повернуто к двери, и Маврос увидел окровавленную повязку на ее левом глазу. Полковник Тафик сказал, точно о каком-то пустяке:
– Пришлось немного взбодрить ее! Она созналась только после того, как лишилась глаза. Крепкий орешек!
Не в силах говорить от волнения, Маврос сжимал в кулаки свои большие руки, засунутые в карманы меховой куртки. Все закипело в нем, когда единственный серый глаз Натальи задержался на его лице: она узнала! Греку хотелось встать перед ней на колени и просить прощения. Постаравшись вложить во взгляд все, что чувствовал, он отвернулся.
Подошел стражник и почтительно сказал несколько слов полковнику Тафику. Тот, улыбаясь, перевел гостю:
– Вот уж поистине дикари! Он утверждает, что этой ночью она говорила во сне по-русски!
Мавросу почудилось, что пол заколебался у него под ногами. Тафик, между тем, продолжал, пожимая плечами:
– Этот из племени хазара. Путает русский с английским. Одно слово, дикари!
У Элиаса Мавроса не оставалось сил даже на улыбку. Поднявшись на первый этаж, они вышли на просторный двор.
– Ну вот, через два часа их перевезут в тюрьму, – я жду бумагу, – сказал Тафик. – Машину уже подали.
Он показал на серую "волгу" с высоким шасси, стоящую у входа в корпус, где содержались арестованные и проводились допросы.
– Довольно неосторожно, – заметил Элиас Маврос. – До Пул-э-Шарки путь неблизкий...
Полковник хитро усмехнулся.
– Уж лучше машина без опознавательных знаков с охраной, чем армейский тюремный фургон. Ведь в окрестностях постоянно околачиваются наблюдатели моджахедов. Фургон приметят сразу, а вот такую – нет. Мы часто пользуемся ими для доставки из города подозрительных личностей. За всем им не уследить.