— Во-первых, вначале надо по-умному сбыть золотишко, — после некоторого размышления ответил Григорий. — Чтобы не объегорили какие-нибудь проходимцы. Потом уж буду думать, как распорядиться деньгами и чем заняться.
— И всё-таки?
Григорий на миг задумался, словно взвешивая в уме, стоит ли предавать огласке давнишнее желание, и сказал:
— Мечта у меня есть, Сано, — голос его прозвучал как-то необычно тепло и трогательно. — Избу хочу поставить на берегу Байкала, добротную. А потом привести туда красивую жену. Хохлушку с длинной косой. Я видел такую деваху в Улан-Удэ! Чернобровая, грудастая, кровь с молоком! А как она пела, Сано! У-у! Голос звонкий, искристый. За душу берёт и кровь закипает от страсти!
— Где ж ты такую красавицу найдёшь? — удивился Александр. — В Хохляндию, что ли, за ней поедешь?
— А что? Денег у меня теперь на всё хватит! — хвастливо заявил Григорий. — И дом построю, и лодку куплю, и за хохлушкой съезжу, если в Забайкалье не отыщу.
— А я вот даже ума не приложу, куда потрачу свои деньги, — как-то невесело сообщил Кацапов. — Когда вербовался на прииск, думал, вернусь в деревню, накуплю подарков всем родственникам, а потом помотаюсь по стране, мир посмотрю. А сейчас даже не знаю, чего мне больше хочется: шумной городской жизни или таёжной тишины. Женатиком я уже побывал по дурости.
— Ты был женат? — удивился Григорий.
— Бы-ыл. Матушка моя постаралась, подыскала богатенькую невесту, — усмехнулся Александр. — Остались мы с матерью на мели после смерти отца… Большевики забрали у меня под расписку две лодки, но так и не вернули ни одной. Как жить дальше? Наша семья из поколения в поколение занималась сплавом руды, да леса. А без шитиков — что? Полный крах. Пытался подрабатывать вначале — бараки строил. Потом эта кормушка быстро закончилась. Бараков больше не требовалось. На шее — мать-белоручка, не приспособленная для работы, да брат инвалид. Лошадей и корову продали, жили огородом. Вот мать и надумала женить меня.
— Девка-то, хоть красивая? — поинтересовался Григорий.
— Была бы красавица — на бедняка не позарилась бы.
— Неужто страхилятина какая?
— На лицо-то ещё, куда ни шло — смазливая бабёнка, но уж больно худая. Жердь в стогу сена и та толще, — снова усмехнулся Кацапов, вспомнив бывшую жену.
— Зачем согласился жениться на ней?
— Сам не знаю, — пожал плечами Александр. — Может, потому что доброй она оказалась, послушной. Думал, стерпится, слюбится, не все ведь по любви сходятся. Может, так бы оно и получилось, если бы не одно «но».
— Колдунья, поди, какая-нибудь, — забежал вперёд Григорий с предположением.
— Не-ет, бабья икра в ней мёртвой оказалась. Не завязывались у неё дети почему-то. Сводил к докторам, а они развели руками. А без детей как? Зачем жить с пустышкой, верно?
— И ты развёлся?
— Перед тем, как в армию идти, ушёл я от жены ненаглядной. Богатством её так и не удалось воспользоваться — всё имущество в колхоз ушло. Стала моя Нинка-жердинка обычной колхозницей, палочки зарабатывала в конторской книге, вместо денег, — на лице Кацапова скользнула горькая усмешка и тут же пропала.
— Да, не повезло, — посочувствовал Григорий.
— А я думаю — наоборот, не позволил себя сцапать раньше времени. По мне свобода и независимость лучше всего на свете. Семьёй надо обзаводиться тогда, когда душа сама этого захочет.
— Как узнать, когда эта душа сама захочет? — в раздумье проговорил Григорий, глядя поверх костра куда-то вдаль, на противоположный берег Алдана.
— Тебе же захотелось привести в дом хохлушку?
— Ну, да.
— Так вот, это и есть зов твоей души. Это она подсказывает тебе, что следует делать.
— А твоя что подсказывает?
— Моя сейчас тревожится отчего-то, Гриша, я чувствую это, — серьёзным тоном сказал Кацапов. — Сердце у меня по-другому начинает толкаться в предчувствии опасности. Внутри организма будто огонь какой-то загорается, горячо становится в груди.
— В пятки сердце не уходит? — рассмеялся Григорий.
— Нет, в пятки оно у меня никогда не уходит — тайга наделила смелостью, а вот опасность я всегда наперед чувствую, — не обращая внимания на подковырку, ответил Александр без улыбки. — Видать, от отца передалось. Он опасность всегда предчувствовал и заранее к ней готовился.
— Ерунда всё это, предрассудки, — после длительной паузы проговорил Григорий. — От недоедания твоё сердце неправильно толкается, от слабости. Вот похлебаем наваристой ухи, наберёмся сил — и всё пройдёт, вот увидишь. Застучит твоё сердце, как часики.