— Ладно, ставьте. Если что — уркачи его поправят.
Что он подразумевал под этими словами — понять было невозможно. То ли смотрящий на зоне вмешается, в случае чего, то ли братва самостоятельно разберётся в бараке с неугодным мастером из политических.
Так Марк Ярошенко возглавил работу на целом участке будущей железнодорожной ветки. Александр передал ему дела, на прощание пожал руку.
— Уезжай сегодня же, — шёпотом проговорил тот. — Вчера в бараке была воровская сходка, тебя приговорили. На трассе тебе лучше не появляться.
Спасибо, Марк, что предупредил, — тихо поблагодарил Александр. — Я догадывался, что Грыжа что-то затевает. Уж больно радостно бегали глазки у него в последнее время.
— Да хранит тебя Бог, — неожиданно произнёс Ярошенко и перекрестил Кацапов.
— Ты… чего? — возмутился Александр. — Брось эти поповские штучки!
— Не гневайся на меня, Александр Степанович, — услышал он в ответ. — Если бы ты уезжал к себе на родину, я не стал бы этого делать. Но сейчас совсем другой случай. Ты идешь на войну, тебе предстоит драться с японцами. С древних времён на Руси принято отправлять человека в бой с верой в Бога. Меня вот так же в 1914 году благословили перед отправкой на фронт, и, как видишь, благодаря божьей защите, я остался жив.
Кацапову, отчаянному безбожнику стало неловко перед самим собой и даже возмутительно оттого, что он позволяет проводить поповские обряды. Однако, усилием воли он сумел всё же сдержать себя и не вспылить.
— Предрассудки всё это, Марк Сидорович, — словно спохватившись, сердито пробубнил Александр и отвёл глаза в сторону. — Не верю я ни в заклинания, ни в божественную защиту, ни в чёрта, ни в дьявола. Я верю лишь в себя и рассчитываю только на свои силы.
— Что ж, ты волен жить, как считаешь правильным. Каждому человеку Бог дарует свободный выбор и мыслей, и поступков. Но и я, как человек верующий, имею право сделать то, что считаю необходимым. — Марк Ярошенко глядел на Кацапова спокойно и укоризненно, пытаясь поймать его глаза.
— Не буду я тебе ничего отвечать, — сказал Александр, завидев на себе взгляд бригадира, который, как ему показалось, осуждающе пронизывал насквозь. — Мы всё равно не поймём друг друга.
Они помолчали. Потом Ярошенко первым протянул на прощание руку, сказал по-дружески:
— Спасибо тебе, Степаныч, за икону. Она помогает мне преодолевать все трудности, с ней я чувствую себя увереннее.
…Шагая сейчас по монгольской степи, Кацапов вспомнил и события прошедшей зимы.
…Когда начались лютые зимние морозы, и земля промёрзла на метровую глубину, разработка грунта резко застопорилась. Заключённые, выбиваясь из последних сил, старались выполнить дневную норму. Их пищевой рацион напрямую зависел от выполненной нормы. При перевыполнении дневной нормы полагалась дополнительная миска жидкого супа и двойная порция пшённой каши. Нет нормы — паёк урезался пропорционально результату.
Уголовники принялись за старое. Половину дня они проводили у костров, грелись и бездельничали, объясняя это необходимостью размораживания земли. Такой привилегии им никто не давал, решение принималось единолично.
Конечно, за костром следить было необходимо. Нужно вовремя приносить свежие дрова, постоянно подживлять огонь, передвигать костёр на новое место. Но эта незатруднительная работа не шла ни в какое сравнение с той, которую выполняли политические. Лом и кирка не выматывали последние силы урок. И всё же, как не напрягались заключённые, выработка понижалась с каждым днём.
Люди слабели на глазах, превращаясь в дистрофиков. Нередко заключённые падали от изнеможения прямо в траншее. Их поднимали, отводили в специально обустроенное место у костра и укладывали на толстый слой лапника. Вечером несчастных под руки волокли в лагерь. Из барака они больше не возвращались. В январе появились первые трупы.
Кашалот по распоряжению Грыжи принялся каждый день передвигать колышек назад, который накануне устанавливал нормировщик после приёмки выполненных объёмов. Предыдущие маячки они заблаговременно выдёргивали и выбрасывали.
Кацапов быстро сообразил, в чём дело. Ещё в октябре, после разговора с Марком о существующей туфте, он сделал метку на границе последней выработки. Втайне от всех вывел краской дату на тыльной стороне бетонного репера. Этот репер оставили после себя геодезисты, когда нивелировали трассу.
Не раздумывая, Александр заставил нормировщика перемерить весь объём, начиная от тайной метки. О выявленных приписках докладывать прорабу не стал.