На следующий день он отвёл Грыжу в сторону. Резко развернув его лицом к себе, схватил за грудки и грозно сказал:
— Слушай сюда, гнида! О том, что ты переставляешь колышки, я пока никому не скажу. Но учти. С завтрашнего дня ты со своей кодлой начинаешь работать индивидуально. Уговор у нас с тобой был. А за базар, сам знаешь, надо отвечать. Не по-воровски это. Ваш дневной труд буду принимать лично. Харчей получите ровно столько, сколько заработаете. Усёк, фраер?
— А если — нет? — ухмыльнулся уголовник, обнажив полный рот железных зубов. — Пику в бок мне воткнёшь, да, начальник?
— Нет, зачем мне из-за тебя на зоне париться? Я из тебя лучше птичку сделаю, милок.
— Какую … птичку? — оторопел Грыжа.
— Какой ты недогадливый, — злорадно проговорил Кацапов. — Домашнюю, какую же ещё? Сокола из тебя сделать у меня не получится, а вот петушком кукарекать в бараке по утрам, я тебя, пожалуй, научу. Вот так. Надеюсь, уразумел, о чём я толкую?
— Ты чё, в натуре, начальник?! — шумно прорычал Грыжа. Его белесые ресницы часто заморгали, губы тряслись в бессильной злобе. — Меня в петушатник?! На понт берёшь?! Ты на кого лаять вздумал, шавка лагерная?
— Не нравится кукарекать у параши? — усмехнулся Александр. — Тогда вешайся. Умрёшь хотя бы героем в глазах братвы. Не узнают они правды, как ты ссучился в Самарском СИЗО. Выбирай.
— Не гони пургу, начальник, — глухо выдохнул Грыжа, не сводя изучающих глаз с Кацапова. — Воровской закон я не нарушал.
Александр разжал руки, оттолкнул от себя уголовника. Затем произнёс с полным безразличием, пожав плечами:
— Да мне-то что? Шепну смотрящему, что знаю, пусть паханы разбираются, шлют малявы куда надо. А что будет дальше с тобой — решит сходняк. Так я полагаю?
По бегающим глазам Грыжи Кацапов безошибочно определил, что попал если не в десятку, то, по крайней мере, и не в молоко. Запачканной оказалась уголовная репутация заключённого по кличке «Грыжа». Не зря он по капельке выуживал по нему информацию.
— Какую предъяву ты выложишь? Нет у тебя на меня ничего! — с надрывом прокричал зек. Однако в его голосе присутствовали едва уловимые нотки страха, Александр это почувствовал. Уголовник боялся разоблачения.
— Чего ты истеришь? Я же сказал тебе: толковища можно избежать, если с завтрашнего дня начать добросовестно трудиться. Иди и думай. — Александр развернулся и быстро пошёл прочь.
Он специально так поступил, чтобы не дать возможности опомниться блатному и зацепиться за какую-нибудь непродуманную мелочь. Правда, на всякий случай у него оставался в запасе ещё один придуманный козырь, но раскрывать все карты сразу Александр не стал. Если дело вдруг дойдёт до объяснения с авторитетом, он скажет, что, работая на прииске с блатными, случайно услышал от них угрозы в адрес какого-то Грыжи, который в Самарском СИЗО стучал на сокамерников. Пусть попробуют проверить. Клешня с братвой далеко от этих мест. А на сходке Грыжа сам расколется. Но до этого не дойдёт, Александр почему-то был уверен, что его провокация сработает. Трусоватый зек не станет отстаивать свою невиновность, а просто примет его предложение. Его рыльце в пушку, это было видно по глазам.
План Кацапова сработал. Грыжа и все приближённые к нему уголовники работали наравне с политическими. Бригадир Ярошенко не переставал удивляться столь резкой перемене.
— Как тебе удалось прижать блатных? — поинтересовался он у Кацапова спустя месяц.
— С божьей помощью, — ответил Александр, усмехнувшись.
Благодаря его вмешательству бригада получала повышенный паёк.
…Хрустел песок под ногами красноармейцев. Изнурённые полуденным зноем, они молчаливо отматывали километр за километром бескрайную монгольскую степь. Шагали, выбрасывая вперёд ноги машинально, уперев тупой взгляд в мелькавшие впереди пятки. Никто больше не помышлял вскидывать глаза в небо, боясь оступиться и упасть.
— Привал! — раздалась впереди долгожданная команда и, дублируемая командирами взводов, пронеслась эхом по всей колонне. Строй в считанные секунды нарушился, солдаты в изнеможении попадали на землю.
— Сколько ещё нам чапать? — лёжа на спине с закрытыми глазами, вяло спросил Григорий. — Хоть бы признались честно отцы-командиры, всё легче было бы солдату.
— А ты вспомни, Гриша, как мы с тобой в Якутии длину Алдана шагами мерили, — проговорил Кацапов. — Тебе сразу станет легче.
— Спасибо, Сано, прибавил сил.
— А что? Думаешь, там легче было? Триста вёрст отмотали мы с тобой тогда по бездорожью — это тебе не фунт изюма съесть. Причём, на пустой желудок.