Александр молча выложил на стол две коробочки с наградами и проговорил с усмешкой:
— Красная Армия оценила мои заслуги боевым орденом, Советская Армия — юбилейной медалью, а правительство — пенсией аж в пятьдесят два рублика. Теперь можно считать, что прожил я на свете свои шестьдесят семь лет недаром — и моральная, и материальная стороны жизни оценены по достоинству.
— Тебя наградили? — удивлённо воскликнула Василиса, извлекая из коробочки удостоверение к ордену. — Орденом Красной Звезды? За что?
— За что награждают людей боевыми орденами? — спросил Александр и, не дожидаясь ответа от жены, ответил сам: — За мужество и героизм, проявленные во время боевых действий. В бою у солдата бывает много возможностей, когда он может отличиться. Раз вручили — значит, были на то основания.
— А почему только сейчас? — спросила Василиса. — Никак, наградные документы где-то затерялись, а теперь нашлись? Во время войны такое часто случалось — то штаб разбомбили, то почту утеряли в неразберихе, то инициалы в наградном указали не те.
— Думаю и сейчас бы не вручили, если бы не вмешательство одного человека, — сделал предположение Александр. — И я догадываюсь, кто это мог быть.
— Ты его знаешь?
— Да. Я, по-моему, рассказывал тебе, как мы уже после окончания боёв на Халхин-Голе напоролись на самурая-смертника? — спросил Александр.
— Да, помню, — подтвердила Василиса. — Но подробности ты не рассказывал.
— Тогда много красноармейцев полегло от его пулемёта… В живых остались только двое: я и Тимофей Узков. Вину за организацию заплыва на противоположный берег реки я тогда взял на себя. И поплатился за свои слова.
— И про это ты тоже ничего не рассказывал.
— Видать, стыдился, — усмехнулся Александр. — Мы ведь переплыли реку, в чём мать родила. А потом жарились на солнце под прицелом самурая полдня, прикинувшись убитыми. Шевелиться-то было нельзя, поскольку самурай сразу бы пришил пулемётной очередью.
Александр прошёл к кухонному шкафчику на стене, извлёк из него початую бутылку водки и гранёный стакан. В другой раз Василиса упрекнула бы мужа за подобные действия в столь ранний час, но сейчас она не проронила ни слова, и сама выставила на стол закуску.
— Ну, а что было дальше — ты знаешь, — заговорил вновь Александр, наполнив стакан на четверть. — Подхватил малярию, пролежал в госпитале. Потом пять лет колонии. Наши дороги с Тимофеем разошлись. Только недавно я узнал: Тимофей прошёл всю Отечественную, вся грудь в орденах и медалях, получил Звезду Героя.
— Почему ты думаешь, что это он разворошил прошлое? — спросила Василиса.
— Встретил я его однажды, на демонстрации в честь дня победы, — признался Александр. — Поговорили о том, о сём. Рассказал я ему про колонию…
— И что он?
— А ничего. Только матюкнулся в адрес судьи, который не стал брать во внимания мои показания насчёт Юрки. Того самого грабителя под чужой фамилией, который украл у нас с Гришей Надеждиным намытое на Алдане золото.
— А Тимофея тогда тоже представляли к ордену? — поинтересовалась Василиса.
— Да, нас тогда троих из взвода представили к Красной Звезде — Гришу Надеждина, Тимофея Узкова и меня, — ответил Александр, покручивая в руке стакан с водкой и устремив на него неподвижный взгляд. — Гриша погиб, Тимофея долго разыскивали — после возвращения из Монголии он мотался по стройкам. Орден вручили уже в начале 41-го, когда я кайлом рубил уголь на зоне. Видать, военные начальники посчитали недопустимым факт вручения ордена зеку и спрятали подальше мой наградной лист.
— Но справедливость, всё-таки, восторжествовала, — сказала Василиса. — Награда нашла героя, как пишут в газетах.
— Нет, Васса, это не справедливость восторжествовала, а сработала совесть Тимохи, — с растяжкой проговорил Александр. — В той ситуации мы с ним были в равном положении, только он не додумался взять вину за самовольную переправу на себя, а я сделал это во благо всех остальных.
— Кого — остальных? — удивилась Василиса. — Ты говоришь, вы только вдвоём в живых остались?
— Я пожалел тогда командира взвода. Молодой, недавно из училища, у него карьера по службе только начиналась. Могли разжаловать, могли под трибунал подвести. Столько небоевых потерь личного состава. Это ведь с его попустительства мы рванули на тот берег, поплыв наперегонки. Цыкни он тогда на нас — остались бы все на берегу и были бы живы, — Александр крякнул, проглатывая подступивший вдруг к горлу комок горечи, поднёс ко рту стакан с водкой и, запрокинув слегка голову, в один глоток опустошил его.