– Не может быть! – вскрикнул боец.
– Сам посмотри.
– Я мертвых боюсь.
Я полез в нагрудные карманы гимнастерки полковника, достал документы и положил себе в карман.
– Ты чего? – опешил боец.
– Дурак, знамя и документы погибшего своим передать надо. А полковника схоронить.
– Так бы и сказал, а дураком чего обзываешь?
По очереди, финкой, мы вырыли в мягкой земле неглубокую яму. Завернули тело полковника в Санькину шинель и опустили в могилу. В ногах я установил крест из жердей волокуши.
Протянул Саньке свернутое знамя:
– Возьми, на себя намотай.
– Почему я?
– У тебя гимнастерка, у меня – комбинезон, тесно мне будет. К тому же я сержант, а ты рядовой, значит, слушаться должен.
– Ты мне не командир. Мой командир полка – вон он. – Санька мотнул головой в сторону могилы.
– Ну и хрен с тобой, тогда сам и выбирайся.
Боец нахмурился, затем скинул гимнастерку, обнажив тощеватое тело, и, обмотавшись сложенным вчетверо полотнищем, натянул гимнастерку снова. На мой взгляд, заметно толще он не стал.
– Сам, в одиночку, идти не хочу. Ты теперь меня охранять должен, – заявил он.
Я фыркнул:
– Скажите пожалуйста, какая персона важная!
– Знамя у меня, – твердо сказал боец, – и теперь я вроде как на посту номер один.
Да, знамя части – святыня. Пока цело знамя – цел полк. Наберут новых командиров и солдат, и будет полк продолжать жить. Погибнет знамя – сгорит, скажем, или немцы захватят – все, конец полку. Расформируют бесславно, а имя полка покроется позором. Тут я Саньку понимал.
Мы встали, оглянулись на малозаметный могильный холмик у сосенки и пошли дальше.
Санька на ходу рассуждал:
– Что-то не пойму я тебя, Петр. По комбинезону ты вроде как танкист, автомат – немецкий, винтовка вон – с оптикой. Ты кто есть?
– Танкист, Саня. Танк сгорел с экипажем, один я только и успел выбраться. Автомат с убитого немца снял. А уж винтовку снайперскую после подобрал, когда к позициям нашего батальона вышел.
– Весело живешь, – подытожил Санька.
– Да куда уж веселее.
– Ты мне вот что растолкуй, Петр. Ты вроде кадровый, годами постарше. Почему нас немец все время бьет? Где же наши? За это время из тылов, из округов дальних должны же дивизии свежие подтянуться?
– Я и сам не все понимаю, Саня. Одно знаю – победа за нами будет!
– Когда она будет-то? Мы и не доживем, поди.
– Не вешай нос, боец. На тебе знамя полка. Вот выйдем
к своим, укомплектуют полк, и будет он под этим самым знаменем снова немцев громить!
– Правда? – В Санькиных глазах светилась восторженная наивность.
– Конечно! Ведь полк ваш геройски сражался?
– А то как же! Пять танков подбили, пехоты ихней сколько положили – несчетно. Кабы не самолеты немецкие, ни в жисть бы они нас не одолели.
Мы замолчали. Каждый думал о своем.
– Скажи, Петр, а сам товарищ Сталин знает о том, как нам здесь туго приходится? – прервал молчание боец.
– Знает. Должен знать, и думаю – меры принимает.
– Вот и я так же думаю. Ты комсомолец или коммунист?
– В комсомоле мне быть по возрасту уже не положено, а в партию не вступил.
– А я комсомолец, – парень шмыгнул носом.
Мы снова замолчали. Начало темнеть.
– Саня, пора укромный уголок для ночлега искать. Спать надо – сил уже нет.
Мы нашли небольшую ложбинку за кустом, улеглись. Я перевернулся на спину, заложил руки за голову и, кажется, впервые за эти дни по-настоящему увидел звездное небо, Млечный Путь… дорожку от края до края, отыскал глазами знакомый с детства «летний треугольник»: яркие Альтаир, Денеб и голубоватая Вега.
Навалилась дрема. Как будто сквозь сон, услышал голос Саньки:
– А маманя моя дома уже корову подоила. Парное молоко – оно знаешь какое вкусное? И пахнет по-особому, – мечтательно говорил Санька.
– Ты из деревни, что ли?
– Ага. Вятский я, из Санчурска.
– Далеко.
– Далеко, письма десять ден почти идут.
– Спи, Саня, завтра тяжелый день будет, отдохнуть тебе надо.
Проснулся я от щебета птиц. Солнце только взошло. Хватился – Сани рядом не было. Слава богу, оружие мое на месте. Но куда он исчезнуть мог?
Саня объявился вскоре. На вытянутых руках он нес пилотку, полную ароматной малины.
– Ешь, тут малинник рядом – малины полно. Я уже наелся.
– Когда ж ты успел?
– А я привык в деревне рано вставать. И в казарме раньше всех просыпался.
Я с жадностью набросился на малину. Как десерт она была бы хороша, но наесться ею взрослому мужику было невозможно.
Доев последнюю ягоду, я вернул пилотку Сане: