Алёна вышла в коридор и медленно, словно в бреду, побрела в свою палату, но дойдя уже почти до двери, остановилась. Что ей там теперь, собственно, делать? Какое особое извращение помещать таких мам, как она, в одни палаты с мамочками, родивших нормальных доношенных детей без патологии и сейчас весело щебетавшими о своих милых чадах. Какой силой духа нужно обладать, чтобы наблюдать за тем, как они кормят грудью своих малюток, ласково заглядывая в их личики, и угадывая в них черты себя или же любимого мужчины. Как ей, Алёне, войти сейчас в этот рай, пахнущий молоком и теплом сопящих комочков?
Она решительно развернулась и пошла вдоль стены дальше по коридору, извивавшемуся множеством ответвлений и закоулков, в которых можно было с лёгкостью заблудиться. Вскоре Алёна обнаружила себя, стоящей в одном из таких «кармашков», это был тупик, заканчивающийся дверью с надписью «Служебное помещение», шириной метра полтора и столько же в длину, в одной из стен этого тупика находилось окно. Алёна оперлась ладонями о широкий подоконник, направив взгляд за стекло.
Там, внизу, раскинулся перед ней больничный двор, к терминалу приёмного отделения подъезжали кареты скорой помощи, суетились люди. Двор был больше похож на парк или аллею, повсюду росли стройные сосны, белоствольные берёзки, раскидистые клёны и широколапые ели, среди деревьев разбегались в разные стороны тропинки и дорожки, широкие и не очень, некоторые протоптанные основательно, другие же едва угадываемые. Вдоль центральных дорожек стояли фонари, которые светили тусклым мутным светом, несмотря на то, что сейчас было уже утро, видимо их не выключили из-за пасмурной осенней погоды. Начинался осенний долгий день, один из тех, в который трудно определить который сейчас час, поскольку он весь одинаково окрашен в серые тона от рассвета и до захода солнца, впрочем, солнца весьма символического, скрывающегося за тучами. Двор был общим для всего большого комплекса медицинского городка. Здесь располагалась и травматология, и стационары разных профилей, и поликлиника, и роддом. Окно, у которого стояла Алёна, было устроено очень удачно для того, чтобы наблюдать за окружающим миром: оно находилось как бы в нише, и оттого было незаметным для посторонних глаз с наружной стороны, Алёна же могла со своего тихого убежища видеть всех. Она не помнит, сколько времени провела, стоя здесь и какие мысли тревожили тогда её раненое сердце.
Однако серые краски дня плавно перетекли в такие же серые сумерки, когда она наконец словно очнувшись и с удивлением осмотревшись вокруг, начала осознавать происшедшее.
– Нужно позвонить Андрею, – подумала девушка, – Нет, я не смогу сказать ему эти слова, я вообще не смогу их произнести.
Она, пошатываясь, вышла из своего убежища, и стояла в раздумье, куда ей теперь отправиться, как вдруг из двери одной из палат вышла акушерка, и, увидев Алёну, всплеснула руками:
– Милая! Где же ты была всё это время? Мы решили, что ты сбежала прямо в халате, находясь в таком состоянии. А ну, идём за мной.
Алёна молча повиновалась, разве теперь была разница, куда её ведут и что собираются с ней делать? Акушерка завела её в процедурный кабинет и усадила на кушетку, а сама принялась набирать в шприц какое-то лекарство из прозрачной ампулы.
– Давай-ка руку, милая, вот так, вот и славно, – приговаривала пожилая женщина с добродушным лицом, одетая в белый костюм и голубую шапочку, и вливала лекарство в голубую венку на руке Алёны.
Девушка даже не спросила, что ей вкололи. Но акушерка, словно отвечая на заданный вопрос, продолжала:
– Врач назначил тебе успокоительное, завтра после осмотра тебя будут готовить на выписку, а пока что тебе нужно поспать.
– Мой муж, – сказала Алёна сухими губами первые слова за сегодняшний день, и замолчала, так и не досказав.
Но снова акушерка предугадала её вопрос:
– Заведующий уже сообщил ему, завтра вы сможете забрать малютку и оформить все необходимые документы. Ты будешь пока находиться на больничном, ну а дальше мы уже передаём тебя врачам консультации.