Сведения могут быть социально логичными и странными, противоречащими логике эпохи. Они могут быть пустыми и любопытными. Но это уже касается обработки сведений. В любом случае, сведения — это сведения.
Биографические данные, санкционированные самим обладателем данной биографии, его официальными биографами, официальными источниками, знакомящими общество с этими биографическими сведениями, обладают достаточно высокой достоверностью и могут быть выделены в отдельный класс. Внутри класса есть элементы (С-1, С-2 и так далее).
Можно рассматривать подклассы внутри класса «Сведения». Говорить об официальных сведениях. О достоверности неофициальных сведений, имеющих определенный источник. А также просто о достоверности сведений. В последнем случае аналитик элиты ничего не комментирует. Он просто говорит: «Я этим сведениям полностью доверяю». И точка. Аналитика элиты — такая вещь, в которой читатель многое вынужден принять на веру. Но для этого он, прежде всего, должен доверять личности самого аналитика. Иначе чтение работ по данной тематике — это пустая трата времени.
Третий класс данных — это мифы («класс М»). Все, что не является фактами или сведениями, является мифами. Вам хочется считать нечто сведениями, но вы не всегда имеете на это право. Имейте мужество признать, что это все же миф. И сообщите об этом — дайте индекс конкретному элементу используемого вами информационного конгломерата. Вот этот элемент — Ф-4. Этот — С-5. А этот… он не из класса Ф, не из класса С. Он из класса М (М-1, М-2 и так далее).
Признав это, вы не отбрасываете информацию. Не превращаете ее в мусор. Вы начинаете препарировать мифы. То есть выделяете в них значимое и незначимое. Но вы делаете это по законам, которые действуют в классе М, а не вообще в любом информационном массиве.
Вы отбрасываете явную «туфту». А дальше подразделяете оставшееся на «мифы-активки» (информацию, требующую учета дезинформационной игры), «мифы-шифровки» (обмен информацией внутри «элитного междусобойчика» с использованием языка посвященных), «гипермифы» (то есть абсолютно зашифрованные послания, адресующие к каким-то источникам, причем трактуемым строго определенным образом).
Мифы многолики и многомерны. Но они — мифы. Мифы, повторяю, — это не информационный мусор, который надо выкидывать на свалку. Но это и не то, что можно брать на веру. Это первичное сырье для особой («мифологической») герменевтики. У мифа есть цель, источник, адрес. Он организован в соответствии с определенными законами. Он несет на себе отпечаток авторского стиля. Мифы в чем-то как люди. Они могут быть колкими, сухими, поджарыми. И наоборот — жирными, расплывчатыми. Они аранжируются какими-то красотами или избегают их.
Мир мифов — это отдельный и очень важный мир. Но прежде, чем начать с ним работать, надо отказаться от соблазна, связанного с переносом какого-нибудь яркого М-45 из класса М в класс Ф или класс С. Такой соблазн нарушает профессиональную этику. Заповедь врача — «не навреди». Заповедь исследователя — «не солги». Неточно проведя калибровку данных или вообще не калибруя их, вы и солжете, и навредите.
ВТОРОЙ ПРИНЦИП МОРАЛЬНОГО КОДЕКСА КАСАЕТСЯ не калибровки данных, а КАЛИБРОВКИ ВАШИХ СООБРАЖЕНИЙ. К какому классу относятся эти соображения? Вы нечто утверждаете? Вы делаете пометки на полях? Вы учитываете чужие домыслы? Вы высказываете странные и необязательные предположения (математики и физики-теоретики называют это «в порядке бреда»)? Но ведь они оговаривают: «В порядке бреда». При том, что их бред не может никак сказаться на судьбе кварка или молекулы. А вы сделали заметку на полях, приняли к сведению чьи-то домыслы, не оговорили статуса ваших соображений и… и проявили недопустимую небрежность по отношению не к кваркам и молекулам, а к людям.
Два этих принципа морального кодекса очень понятны и благородны. Поэтому их можно было бы и не оговаривать, если бы эфир, полосы газет и журналов не были заполнены материалами, которые категорически нарушают эти очевидные принципы и при этом претендуют на аналитический статус.
И все же я не стал бы так подробно обсуждать профессиональную этику, если бы она сводилась к двум вышеуказанным принципам.
ТРЕТИЙ ПРИНЦИП ВСЕ ТОГО ЖЕ МОРАЛЬНОГО КОДЕКСА ЭЛИТНОГО АНАЛИТИКА ОТНОСИТСЯ К СФЕРЕ ПРИМЕНИМОСТИ ВАШИХ УТВЕРЖДЕНИЙ. Он прямо вытекает из характера утверждений. Калибруя данные и утверждения, вы тем самым калибруете их использование. Я называю этот важнейший принцип аналитики элит ПРИНЦИПОМ «НЕСЧИТАБЕЛЬНОСТИ». Что это такое?
Журналист, проводящий расследование вообще, а особенно реализующий чьи-то конкретные «сливы», завершая публикацию, нередко пишет: «Прошу считать эту статью основанием для…» — ну, например, для начала официального прокурорского расследования.
Журналист гордится этим. Он восклицает: «По нашим статьям (или передачам) возбуждено столько-то уголовных дел, осуществлено столько-то кадровых решений…». Это все — право журналиста. Конечно, он хочет, чтобы власть считалась с его материалами. Он измеряет свой рейтинг тем, насколько власть считается с его материалами. Это я и называю «считабельностью». Боб Вудворд очень хочет быть не просто «читабельным» (то есть влияющим на массы), но и «считабельным» (то есть влияющим на власть).
Журналисты называют себя «четвертой властью». Не будем обсуждать, насколько это так. Но каждый, кто занимается элитной аналитикой, должен в начале и конце своего исследования писать: «Прошу НЕ СЧИТАТЬ мое исследование основанием для любых действий, осуществляемых в том мире, где есть следователи и судьи, репутации, администрации, суждения, решения и… и почти все остальное, слагающее обычную реальность. Ту самую, которая большинству человечества кажется единственной, всеобъемлющей».
Аналитика элиты адресована только тем, кто столкнулся с невсеобъемлющим характером этой самой обычной реальности. Кто ощутил наличие за ее пределами некоего — более чем влиятельного и дееспособного — Зазеркалья. Кто понял, что в Зазеркалье действуют правила, весьма далекие от правил обычного мира. Но что игры, ведущиеся по этим правилам, могут решающим образом влиять на наш «обычный мир».
Предлагаемое нами понимание Зазеркалья и его игр носит размытый (как кто-то скажет, «фундаментально проблематизационный») характер. В качестве единицы такого понимания выступает не утверждение, а проблематизация. Мы в принципе, по сути своего метода, не имеем права что-либо утверждать. Мы лишь указываем на парадоксы, несоответствия, странности. На какие-то дырки и щели, через которые втекает в обычный мир некая «зазеркальность».
Мы можем ошибаться — и нередко ошибаемся — в частностях. Но тот, кому наш метод нужен, может с помощью него перейти черту, отделяющую обычный мир от элитного Зазеркалья. Что он будет делать, перейдя эту черту? То, что сочтет нужным. Мы не тащим его туда на аркане по проложенному нами маршруту. Мы учим технике вхождения в иной мир. И только. Обучая, мы предъявляем проблематизации. То есть некие схемы, которые ломают стереотипы привычного, обычного мира.
Мы не называем эти схемы истинными. На основе нашего метода могут быть построены и более точные схемы. Но и они будут содержать в себе какую-то вопросительность. Оскар Уайльд сказал: «Всякое искусство совершенно бесполезно». Искусство игры никак нельзя назвать бесполезным. Потому что ошибка в игре может повлечь за собой что угодно, включая мировые войны.
Могут ли наши публичные проблематизации превратиться в нечто другое — сходное, но более серьезное? Да, могут. Это сходное, но более серьезное называется стратегической разведкой. И используется для сопровождения Большой Игры. Стратегическая разведка в принципе непублична.
Как сравнить ее с нашими публичными элитно-игровыми рефлексиями?
Есть фехтование в спортивном зале. И есть дуэль.
Фехтование в спортивном зале — это наша публичная аналитика элит.
Стратегическая разведка отличается от публичной аналитики элит ровно в той степени, в какой дуэль отличается от фехтования в спортивном зале.