Алексей
Он вернулся домой за два часа до выхода на работу. Первым делом разгрузил сумки, забив огромный холодильник продуктами по крайней мере на месяц. Двухдверный монстр занимал половину небольшой кухни в доме, но устраивал своей вместимостью, избавляя от необходимости часто ездить в магазин.
Скинув одежду, Алексей натянул спортивные штаны, и бесцельно бродил по дому, перекладывал какие-то предметы с места на место.
Дощатый пол леденил босые ступни. Хорошо бы проникающая способность холода была таковой, чтобы через подошвы ног пробралась до разгоряченного мозга, в котором варилось и кипело невесть что.
...По дороге из Москвы Алексей слушал альбом "Iced earth", тот самый, который просила поставить Вера. Ехал, сердито глядя сквозь лобовое стекло, не заметив, сколько пришлось отстоять в пробке на выезде из столицы. Хмурился, двигал желваками на скулах, словно пережевывал собственное упрямство. И перед глазами всплывало не милое лицо женщины с волосами цвета гречишного меда, а Тонька, взирающая на него с суровой укоризной, будто Родина-Мать с агитационного плаката.
Сестра не дала номер Вериного телефона, и он точно знал, что запавшая в голову нечаянная знакомая ни за что не позвонит сама.
А всего-то и хотелось - услышать тихий голос. Поговорить, задавая разные, самые обычные и неудобные вопросы, отслеживая малейшие нюансы ее интонации. Хотел выманить из зоны комфорта, вызывая легкое потрескивание искр недовольства, негромкое фырканье, и, может быть, даже искренний смех. Он знал откуда-то, что Вера именно такая - под тонкой скорлупкой серьезности и настороженности трепещет нежная восприимчивая сердцевинка почти детского озорства.
Он хотел понять, зачем думает о ней, и отчего ему так не по себе. Но это состояние не похоже на те чисто физиологические проявления, от которых можно избавиться, посетив спортзал или пробежав кросс, или, как Челентано в известном фильме - поколов дрова. С временными "помутнениями" Алексей справлялся, помахав молотом в мастерской. Но на сей раз блажью оголодавшего, распаленного внезапной похотью мужика это точно не было. Не испытывал он и никакой потребности в авантюрах или острых ощущениях.
Замужняя тихоня накрепко засела в думах. Эти ее глазищи смотрели сквозь кожу, лезли прямо в душу, медленно наполняя горько-сладким соблазном почувствовать себя снова целым, способным жить не только по заведенным правилам.
По правила, которые как строгий устав, не столько облегчали его собственное существование, сколько делали спокойней и безопасней жизнь окружающих.