Никто не толкал в спину, не подгонял, вынуждая срочно что-то решать. И все же упорно казалось, что уже сейчас требовалась определенность, которая стала бы отправной точкой для дальнейших действий и направления мысли. Вера понимала и не понимала, что сама потихоньку выстраивала линию и своих намерений, и желаний, и действий. Но намеченное пока всего лишь бледным пунктиром пугало и сбивало с толку.
Куда привычнее быть направленной, ориентированной на знакомые ощущения, которые пусть и вызывают с некоторых пор внутренний протест, но не запутывают окончательно и не вынуждают представлять свою жизнь в руинах и в дыму неизвестности.
Встретиться с мужем, поговорить, обнаружить в себе достаточно мужества посмотреть в глаза, снова почувствовать его необыкновенную энергетику, волнами исходящую от взгляда и голоса, от всего мощного, крупного тела. И... уступить этой знакомой силе, поддаться путам, уговаривая себя смириться и быть благодарной за то, чем одарила жизнь.
...Размышляя, Вера заканчивала перевод, и время от времени поглядывала в окно. За раздвинутыми жалюзи виден кусочек внутреннего двора и ряд молодых елочек, высаженных по периметру. Несколько лет назад кому-то пришло в голову "оживить" внешний вид территории, прилегающей к кирпичному четырехэтажному зданию, в котором бюро переводов арендовало помещение. "Дизайнерской" фантазии хватило лишь на то, чтобы высадить под окнами голубые ели, посеять газон и обнести унылый, казенный палисадник низкой металлической оградой. Получилось нечто в духе Кремлевской стены.
Вера пробежала глазами фрагмент текста на экране компьютера, сохранила документ и снова перевела взгляд на окно. Отсюда, с рабочего места, почти незаметно, как меняются времена года, потому что елки, как известно, "зимой и летом одним цветом". Да и газонная трава, словно пластиковая - тоже почти не меняет окраску хоть в зной, хоть в холода, пока ее вовсе не скроет снег.
Вид из окон важен людям. Выбирая жилище, они входят в пустое, еще неустроенное пространство и первым делом выглядывают в окна - а что там, снаружи? Словно самым важным является не то, что будет внутри, и какая сложится жизнь в выбранных стенах.
Спасаясь от уныния, то откатывающего, то вновь набегающего волнами, Вера подумала об Антонине, о светлой женщине без возраста и, кажется, без недостатков. О доброй фее с сияющими, идеально уложенными золотыми волосами и безграничным терпением, столь понятным и знакомым Вере качеством. Только у Веры терпение распространялось в основном на саму себя и собственную жизнь, а у Антонины, судя по всему, его хватало на всех и вся. Наверное, Тоня умела смотреть на этот мир и населяющих его людей каким-то особым зрением, которым обладали немногие. Именно этим немногим не так важен вид снаружи, если они умеет разглядеть и понять то, что внутри.
От мысли этой неожиданно лопнул один из узелков, затянувшихся на сердце. Стало чуть легче дышать, даже боль в ребрах ощущалась уже не так сильно. Вообще ушиб оказался крайне раздражающей помехой. Сидеть неудобно, приходилось постоянно ерзать на кресле, ища позу поудобней. Повязка не обеспечивала достаточной фиксации, и от напряжения вскоре заныла еще и спина.
Вера вздохнула, вытащила из косметички таблетки, выдавила из блистера две штуки, закинула в рот и запила водой из маленькой бутылочки. Прежде чем убрать упаковку с лекарством, повертела её в чуть подрагивающих пальцах. Снова подумала о том, кто их покупал для неё, и тихонько хмыкнула, отметив, что отныне обречена вспоминать об Алексее каждый раз, как будет смотреть на какие-нибудь аптечные товары. Как ни странно, но избавиться от нечаянно приобретенного "условного рефлекса" желания не возникло.
К трем часам Вера доделала последний из числящихся за ней переводов. Пошла с докладом к Янусу, но шефа на месте не оказалось - задерживался с обеденного перерыва. Вера отправилась обратно к себе - дожидаться начальство. Хотела сегодня официально отметиться, что свою работу выполнила в полном объеме и может уходить в отпуск досрочно с чистой совестью. Хорошо бы еще весь гонорар получить сразу же.
Вера изменила наклон спинки удобного офисного кресла, уселась, прикрыла глаза и попыталась расслабиться. Неспокойствие тут же накинулось голодным зверем, проступило сквозь кожу мерзким зудом, словно по телу засновали муравьи. Захотелось вскочить и бежать, срочно что-то решать, делать, завершать начатое, прояснять непонятное.
Неприятно удивляло отсутствие звонков от мужа. "А ведь он должен позвонить", - подумалось капризно. И это притом, что говорить с ним еще не готова, как не готова что-то конкретное решать.
Она заворочалась на кресле, сложила руки на груди, нахмурилась и сразу стала похожа на нахохлившуюся птичку. Папа в детстве называл её "грозный воробей", скорее всего и не подозревая, что за взъерошено-сердитым видом дочери прячется растерянность и уязвимость. Вот точно, как сейчас.
Пробормотав пресловутое "Que Sera, Sera"*, потянулась к сумке, достала новый телефон и положила его на стол рядом со старым. Снова откинулась на кресле и стала смотреть на два лежащих рядом гаджета - "старая" жизнь и "новая". Откуда раздастся звонок?
Невольно была создана условность, к которой Вера готова прислушаться, как к подсказке, способной обозначить условия разрешения сомнений. Словно это гадание на картах или подбрасывание монетки. Отчаянное ожидание знака от судьбы, подтверждающего подозрение, что стоишь на перепутье, и дающего понять, куда повернуть.
Раздавшийся за дверью зычный голос нарушил тишину, царившую в бюро. Начальство наконец-то явилось с обеда, и можно было идти сдаваться.
Когда Вера вернулась от Януса, на новом телефоне высвечивался пропущенный звонок от Антонины.
_________
*Que Sera, Sera (исп.) - Будь, что будет.