Рабочий стол в кабинете не предполагает сидение за ним двух человек, если только они не намереваются прижиматься друг к другу.
– Хорошо, – кивнула Франческа, – я сейчас принесу ноутбук. Кофе стоит…
– Не беспокойтесь, я найду.
– Хорошо, – снова повторила она, – я вернусь через минуту. Только переоденусь во что-нибудь домашнее.
Он кивнул.
Гай налил в чайник воду, нашел кофе и к моменту, когда Франческа спустилась вниз, уже разливал горячий напиток по кружкам.
Он посмотрел на нее. Она переоделась, сменив строгий костюм на свободного покроя брюки и рубашку. Темного цвета.
Конечно, Франческа в трауре. И она тремя годами старше, чем та яркая девчонка, которая украла его сердце там, в ресторане. Но все это навевало мысль о том, что она потеряла свою индивидуальность. Ее волосы, одежда, фигура – все было таким строгим, правильным. Ни одной пряди, выбивающейся из прически, да и косметика серо-коричневых тонов. Ей можно было скорее дать лет тридцать пять, чем двадцать пять. Она намеренно, что ли, старит себя?
Франческа, стараясь не смотреть на своего гостя, положила ноутбук на стол и открыла крышку.
– Нужно включить в сеть, батарейки разрядились.
Он наклонился к розетке, включил ноутбук и спросил:
– Какой пароль?
– Хороший вопрос! Честно говоря, понятия не имею.
Гай задумался, возможно ли такое. Наверное, да.
У Гая было несколько долгосрочных партнеров, но он ни с кем не делился входным паролем компьютера. Но когда люди живут в одном доме в течение трех лет и у них ребенок, можно ли этого не знать?
Гай не думал, что Стив использовал какой-нибудь хитрый пароль, и написал имя его сына. Высветилась надпись, что пароль неверен.
Что еще? Один из возможных вариантов – имя возлюбленной. Гай посмотрел на Франческу.
Она заметила его взгляд:
– Вряд ли я гожусь для пароля. Это первое, что пришло бы в голову любому, кто решил бы воспользоваться ноутбуком.
– Логично, – кивнул Гай, но все-таки попробовал набрать ее имя. Безрезультатно.
– Что еще может быть? Что-нибудь ироничное?
Или, может быть, какая-нибудь еда. Было время, когда он питался только тостами с колбасой.
– Да? И сколько лет ему было? Шесть?
– Девятнадцать.
Их взгляды встретились. Они представили одно и то же: Стив, небритый студент-разгильдяй без денег…
Франческа спросила:
– А как насчет Тоби?
Он отрицательно покачал головой.
А если первая привязанность, любовь? Он набрал имя. Получилось.
– Что это?
– Гарри.
– Кто такой Гарри?
– Так звали щенка, которого купили ему в пять лет на день рождения. Белый с коричневым спаниель. Абсолютно глупое существо. Но Стив любил его.
– Он никогда не говорил о нем, – вздохнула Франческа, грустно взглянув на экран монитора.
Еще одна тайна Стива.
Гай попытался успокоить ее:
– Он никому не рассказывал о нем, после того как собака погибла. Таким образом он старался вычеркнуть это воспоминание из своей памяти.
– О! – выдохнула она. – Как это случилось?
Ей хотелось побольше узнать о Стиве. О его детстве. Этот разговор был важен им обоим.
– Были летние каникулы. И мы находились в доме в Корнуолле, – сказал Гай. Он заметил по глазам Франчески, что та не понимает, о чем идет речь, и объяснил:
– Отец продал тот дом, как и этот, когда несколько лет назад у него возникли финансовые затруднения. – (Она кивнула, очевидно проинформированная о том, что их отец потерпел денежный крах.
И это сильно подорвало его здоровье. Буквально убило.) – Мы спускались к пляжу. Гарри тянул поводок изо всех сил, заставляя Стива бежать следом. – (Франческа снова кивнула.) – Обычно, когда идут по дороге, держат собаку рядом, но, поверьте мне, Гарри был самой непослушной собакой в мире;
– Наверное, подражал Стиву.
– Вы правы, явно подражал своему непослушному хозяину, – подтвердил Гай.
Они оба улыбнулись, вспоминая каждый свое.
– Они были неразлучны, – сказал Гай и сделал паузу. Перед его глазами предстали эти двое: мальчишка и его пес, верные друзья. – В общем, Гарри испугался какого-то громкого звука и побежал через дорогу, прямо под колеса машины. У водителя не было возможности свернуть в сторону.
– Бедный Стивен! – пробормотала Франческа. В офисе Тома Палмера ей до определенного момента удавалось держать эмоции под контролем, потом, после короткой вспышки, она опять взяла себя в руки. Но сейчас слезы подступили к ее глазам и она ничего не могла с этим поделать.
Гай не мог точно сказать, как это получилось – повернулась ли она к нему, или он приблизился к ней, – так или иначе, но уже в следующее мгновение она плакала, уткнувшись в его грудь.
Это был один из тех сладостно-горьких моментов, которые потом невозможно забыть.
Он держал ее в своих объятиях, вдыхал аромат волос. И это происходило не в воображении, а в реальной жизни.
Гай не смел даже мечтать о том, что когда-нибудь наступит такой момент.
Но мучительно было знать, что она находится в его объятиях только потому, что оплакивает умершего любимого мужчину. И слезы эти появились не из жалости к погибшему щенку, а из-за сочувствия Стиву, который наверняка винил в произошедшем себя, ведь он не смог тогда удержать пса рядом и выпустил поводок из рук. Она плакала, сопереживая страданиям, выпавшим на долю маленького Стива.
Гай просто обнимал ее, позволяя выплакаться. И ничего не говорил. А что он мог сказать? Лишь пустые слова утешения: «Не надо плакать. Не надо. Все будет хорошо»… Так говорили ему, когда умерла его мать. А он не догадывался, куда она ушла. Только понимал, что больше никогда не вернется.
И вряд ли Франческе помогли бы такие слова. И Тоби.
Гай не мог не признать, что из-за своего эгоизма он в течение трех последних лет старался быть подальше от Стива.
Да, он сказал Франческе правду. Он действительно полагал, что Стив добьется большего успеха, если старшего брата не будет рядом. Но это была не вся правда. Остальная часть правды выглядела гораздо менее альтруистично. Просто Гай не смог бы постоянно видеть Стива и Франческу вместе. И если бы он не знал, что Франческа беременна, он приложил бы все силы, чтобы украсть ее и увезти далеко-далеко…
– Жаль… – пробормотала она. – Эта история с собакой застала меня врасплох.
– Хорошо, – ответил он. – Иногда нужно выплакаться.
– Наверное, но только, когда эти слезы никто не видит, по крайней мере не посторонние, – сказала она, отодвигаясь от него и глядя в другую сторону. Мне действительно очень жаль.
Что она имела в виду: слезы или то, что оказалась так неожиданно близко от него? Гай не смог бы ответить на этот вопрос.
– Я не посторонний, – отозвался он, наблюдая, как она вытирала тыльной стороной руки слезы и оглядывалась по сторонам в надежде обнаружить где-нибудь бумажные салфетки. – Стив был моим братом.
Ему не хотелось выпускать Франческу из своих объятий, и он готов был хоть целую вечность простоять вот так, рядом с ней.
Но Гай сразу же разомкнул руки, как только она сделала шаг назад, и не попытался удержать ее хотя бы еще на одну секунду.
Достав носовой платок из кармана, он протянул его ей. Взяв в руки платок, она усмехнулась.
– Вы и Стивен, должно быть, единственные мужчины во всем мире, которые до сих пор пользуются льняными носовыми платками, – сказала она, вытирая слезы. Ее движения были намеренно медленными, она тщательно протирала глаза, видимо, чтобы прийти в себя, прежде чем снова взглянуть на Гая.
– Эта привычка была привита нам еще с малолетства. Наша нянька была старомодной и предусмотрительной особой. Накрахмаленные передники, классический бутерброд с маслом на завтрак. Гай старался говорить с юмором, чтобы хоть немного отвлечь Франческу от печальных мыслей. – А в школу мы всегда должны были брать с собой, кроме учебников, носовой платок – раз, монету для телефона – два и английскую булавку – три.