— Кармен! — усмехнулся Викентий. Ольга тоже улыбнулась:
— Слава Богу, Тимоша по стопам Хосе не пошёл. Но в театре начались у него ссоры, разборы, нелады. Он ведь с ними лишь внешне похож: ни импульсивности, ни аффектации, ни резкой смены настроения и отношения к людям…
Вообщем, вернулся молодой Романов к маме и бабушке, и с ещё большим рвением сидел по ночам на кухне, сочиняя стихи, музыку. Стал собирать толковых ребят-музыкантов. Организатор он оказался хороший, и чутьё на талантливых людей имел. Скоро собралась группа: саксофон, виолончель, альт, ударные инструменты, синтезатор и сам Тимофей — с гитарой, своими песнями и собственной их аранжировкой. Было много у них энтузиазма, планов, сделали программу, стали пытаться выступать…
Викентий Владимирович представил: маленькие случайные зальчики, ни аппаратуры хорошей, ни освещения, самодельные афиши, случайные же и малочисленные зрители… Кто не знает, что нынче без вложения больших капиталов невозможна популярность на эстраде! А кто будет тратиться на неизвестных музыкантов? А где же ребятам самим найти бескорыстных меценатов? Помыкались они, подрастеряли задор, да и разошлись потихоньку.
Пережив любовную драму, Тимофей словно бы закрыл сердце на замок. По мнению матери, сын аскетом не стал, однако о девушках разговор дома вообще не заходил. Поэтому Ольга была уверена: ничего серьёзного в личной жизни сына не происходит. И не ошибалась: в конце лета именно ей первой Тимофей сказал, что полюбил, что «она» — необыкновенная, и что он сделает всё, чтобы быть с нею вместе.
Две недели парня лихорадило так, что он и музыку, и стихи забросил. Уж так скучал в летние каникулы без своей студии, а тут на первое занятие, в начале сентября, даже не пошёл. Лариса Алексеевна позвонила в детский сад, где Ольга работала музыкантом, спросила: «Что с Тимошей случилось? Я беспокоюсь. У меня вот уже сколько дней не показывается, и на студию не пришёл — небывалое дело! Что с ним?»
— Я сказала, что Тимоша влюбился. Тогда Лариса Алексеевна засмеялась и говорит: «Ну и чудесно! Значит, скоро придёт и не один». Но она ошиблась. Ни к ней, ни сюда домой девушку эту он так и не привёл. А в ту субботу, о которой вы спрашиваете, он днём забежал домой и сказал мне: «Мама, некоторое время меня не будет в городе. Не волнуйся, не расспрашивай, потом всё расскажу». Такой у него взгляд был тяжёлый и невеселый, что я всё же испугалась. Он понял это и словно рассердился, даже голос повысил: «Я не маленький! Мне нужно быть рядом с ней, помочь! Не могу ничего сейчас объяснить!» Ушёл — и до сей поры…
Всё это майор узнал в свою первую поездку к Романовым. Ольга Степановна пообещала, что сама позвонит ему, как только сын объявится. Она была уверенно: Тимофей ничего не знает о смерти Ларисы Алексеевны, иначе примчался бы, где бы ни был. У Викентия не было повода не доверять ей, и всё же, через некоторое время, он решил вновь съездить в отдалённый микрорайон. При этом он честно признался себе, что сильным было и просто желание вновь увидеть Ольгу, услышать её голос, попросить сыграть на рояле — прошлый раз она охотно сделала это.
Он поехал под вечер, чтоб застать наверняка, и застал. Но теперь встреча была недолгой. Уже с порога Ольга обрадовано бросилась к нему: Тимофей вернулся домой буквально час назад. Узнав о трагедии, он сказал, что сейчас же поедет к Климовым — Всеволоду Андреевичу и Феде, побудет с ними, переночует там.
— Вы не сомневайтесь, — уверила Кандаурова Ольга Степановна. — Утром он отведёт Федюшу в школу, пойдёт на кладбище. А оттуда — прямо к вам в управление, координаты ваши я ему дала.
У Викентия запульсировала жилка на виске. Он всегда чувствовал её, когда начинал волноваться. Поблагодарив Ольгу и быстро распрощавшись с ней, он сбежал вниз, поймал такси, и теперь мчал по пустынным вечерним проспектам, курил, думал. Первый порыв, желание тут же нагрянуть к Климовым, прошёл. Он представил спящего уже малыша, двух молчаливых мужчин, сидящих с сигаретами на кухне, и понял, что сейчас совсем не время ему появляться. Потерпит его разговор с Тимофеем до завтра. Поэтому молча проехал он поворот на длинную узкую улицу недалеко от дома Климовых и покатил дальше, к своей пустой квартире. И сильно жалел в тот момент о том, что поторопился уйти от милого голоса Ольги Романовой, от её душистого травяного чая, от лёгкого бега по клавишам её пальцев.
ГЛАВА 6
Уже лет в двадцать пять Лариса не умела плакать. Что бы ни случилось — лишь губы каменели и загорались сухим блеском глаза. Потому особенно приятно было, так сладостно-печально вспоминать себя семнадцатилетней, рыдающей на юношески крепком плече Альберта. Первая в жизни разлука… Алик уезжал в далёкий город — проходить комиссию и держать экзамены в училище гражданских лётчиков.
Это был удар для его родителей! Да, они знали, что сын с детства мечтал водить самолёты, но ведь это не могло быть серьёзно! Он же талантливый музыкант, его ждала консерватория! Но мальчик оказался с твёрдым мужским характером, что, в конце концов, и примирило отца с решением сына. Альберт уехал, отлично прошёл все испытания, вернулся ненадолго в уже красивой тёмно-синей форме.
Лариса тоже поступила не так, как ожидали от неё взрослые — родители, учителя. Заявила, что в этот год никуда сдавать экзамены не станет, пойдёт поработает. А там видно будет. Она стойко выдержала материнские причитания: «Доченька, ведь ты такая умная, талантливая, школу окончила почти на одни пятёрки! У других дети все поступают!» Отец был более спокойным, только поглядел пристально, сказал: «Надеюсь, ты знаешь, что делаешь».
Она знала. Тайно от всех отправила подборку своих стихов в Москву, на творческий конкурс в литературный институт. Представляла, как придёт ей оттуда восторженное письмо: «Вы талантливая поэтесса и, бесспорно, должны учиться у нас…» Но допускала Лариса и другое — вежливый отказ. Потому и решила никому пока об этом не говорить: ни родителям, ни друзьям по студии и руководителю, ни Альберту. И попросила отца подыскать ей работу на заводе.
Август тем летом был чудесен. За две недели, прожитые у реки, ни одного пасмурного дня не накатило. Повезло ребятам! Было их человек двадцать — почти весь класс. Впрочем, теперь уже бывший класс. Поскольку и выпускные экзамены, и выпускной вечер остались позади. Откачали качели в городском саду своих первых утренних посетителей — мальчиков при парадных костюмах с торчащими из карманов модными галстуками, и девочек в светлых воздушных платьях. Пошла на убыль амплитуда их размаха. Но была она ещё широка, и расставаться друг с другом так не хотелось! Многие ребята уже определились: кто в институт поступил, кто на работу с сентября устраивался. Вот и рванули все вместе, напоследок, на берег Донца. Лариса с Аликом поехали тоже.
Место выбрали отличное: песчаный склон поднимался вверх к лесу, здесь поставили кругом пять палаток, в тени сосны вырыли яму — холодильник для продуктов. И речка рядом, только и делов, что съехать вниз по песку. Утром дежурные готовили завтрак, некоторые любители шли в лес за грибами. А другие отсыпались и отогревались после ночного холода. Кто, конечно, как, но Лариса ночами страшно замерзала. Часа в четыре утра просыпалась, стуча зубами, кутаясь в одеяло, выползала из палатки и усаживалась у костра, горевшего всю ночь в середине поляны. Она была не одна такая, но среди тех, кто грелся с ней, никогда не оказывалось Алика. Он высыпался прекрасно. А она каждое утро говорила себе: «Чёрт меня побери, если я когда-нибудь ещё соглашусь жить в лесу, в палатке!..» Но потом, когда часам к десяти становилось жарко и ребята, стягивая с себя всё до купальников и плавок, лезли в воду, Лариса совершенно забывала все свои проклятия. Тем более что рядом всегда был Алик. И когда плескались в реке, и когда вечерами пели у костра под аккомпанемент трёх гитар, и когда ходили в офицерский палаточный городок смотреть кино.