— Но если вы драконы, — Айрин, слушая саму себя, удивлялась, какую ерунду она говорит, — почему вы прямо сейчас не превратитесь и не полетите домой. Зачем вам ходить?
Рэйд печально усмехнулся, Кати покачал головой, Кор хмыкнул.
— Чтобы получить возможность оборачиваться, найти своего додзена и наладить с ним связь, наши драконы должны быть призваны через скилл истинным драконом — императором!
Император — это наш центр, сердцевина механизма, вращающего ход жизни дракатонов. Как пружина в часах, приводящая в движение колёсики, которые крутят другие колёсики, заставляют стучать молоточки и перемещают стрелки. Если пружина соскочит или сломается, часы останавливаются. Так и мы сломались.
Слова Рэйда гремели у Айрин в голове, как камни. Она в ужасе смотрела в узкое лицо дракатона со странными светло-серебрянными глазами — лицо суровое, упрямое, мужественное и очень печальное.
— Да, даже и сейчас случается, что додзен и его шелан встречаются, но энергетической связи им не образовать, они просто становятся очень хорошими друзями, так у нас в отряде есть единственная пара Стаси и Кор.
Высоченный Стаси церемониально, чуть с издевкой поклонился ошарашенной девушке:
— Моя императрица…
В его тоне не было неодобрения — только чуть ироничная обречённость.
— Ч-что?
— Ну так вот получается, — чуть смущенно добавил Бэйл, — Айрин, ты наша императрица. И поверь: мы, дракатоны, не только никогда не способны причинить ему и тебе боль, но и обеспечим защищу от любого, кто осмелится причинить вам вред, любой ценой. Ценой наших жизней.
Он улыбнулся, и выражением лица, несмотря на морщины, вдруг стал похож на проказливого сорванца.
Айрин с ужасом оглядела напряженные лица дракатонов, ожидая насмешек и издевательств, но все склонили вдруг перед девушкой головы, как будто полностью соглашаясь со старым товарищем. Девушка смутно в сгустившейся темноте различала стиснутые волевым напряжением рты, сухой блеск немигающих глаз.
Ее голова кружится, сердце разбухает, едва не лопаясь, и Айрин, чтобы и впрямь не умереть от избытка чувств, очень хочет побежать куда-нибудь, только бы скрыться от этих многочисленных печальных глаз, уставившихся на нее. Она была на грани нервного срыва и чувствовала, что вот-вот или разрыдается или разразится диким хохотом.
— Императрица, императрица, — как всегда недовольно забухтел рядом Грехем. — А ничего, что ваша императрица сейчас упадет в обморок от голода, усталости и шока! — Старик подхватил ошарашенную девушку под руку, поволок ее к носилкам. — Брысь все отсюда спать! Давай, садись около своего Алариена и кушать и спать.
Никто не возражал. Дракатоны и сами выглядели очень утомленными.
Айрин устало легла поближе к Эссейлу, прижавшись к его здоровому боку. Она вся растворилась в своем любимом и не могла понять, где кончается ее боль и начинается надежда. «Мы сохранили друг друга, мы будем жить»
Да, нужно было начать жить, начать третий круг своей жизни. Она молча заплакала. Она очень устала. Предстоящие трудности и сложности показались непреодолимыми для ее силенок.
«Императрица! Ужас какой! Не надо мне этого, только бы мой Эссейл выздоровел поскорее!»
Сон и тревожные удары сердца долго боролись, полуваренные, полупережеванные мысли долго еще бродили, перевертываясь в голове Айрин. Так и не придя ни к какому решению, она пригрелась под боком дракатона и наконец заснула. Весь остаток ночи девушку преследовали тяжёлые видения. Она плохо спала и пробудилась на рассвете, ощущая на своём лице жар, исходивший от Эссейла, а на душе — отвратительное, паническое желание схватить любимого в охапку и пуститься в бега.
Передышка была короткой, и вскоре продрогшие и дрожащие от утренней прохлады дракатоны и студенты продолжили путь, двигаясь по тракту, пока не вышли к небольшой расселине, где они остановились и осмотрели местность. Далеко внизу под ними лежала тесная равнина, зеленая и пышная, по которой были рассеяны срубные дома крошечных селений.
— Вниз не пойдем, обходим, — напряженно приказал Рэйд.
Как часто бывает после холодного утра, у них над головами сияло голубое небо. Солнце начало пригревать сырую землю, и ароматы нового дня казались особенно пронзительными, пели птицы.