И только я относительно благополучно выпутался из войны. Синяк заживает, рубашка давно зашита, а двойку по географии я исправлю. Теперь, когда я могу показать на карте, где находится Троя! И рассказать о нашей войне, как когда-то Гомер рассказал о Троянской!
Все началось в понедельник. И первый бой был в понедельник. Но сначала немного о событиях, предшествовавших войне.
На уроке ботаники Ленка Славина — большая любительница кроликов и лягушек (когда показывали фильмы о том, как бьется сердце у разрезанного кролика или дергается нога у распятой лягушки, она громко всхлипывала и закрывала лицо руками) — получила записку от Кости Благовещенского. Костя сидел с самой красивой девочкой в классе — Олей Дмитриевой, и то, что он написал записку Ленке Славиной — худой, длинной, с волосами цвета размазанного яичного желтка, — нас удивило.
Ленка на записку не ответила, но на перемене что-то сказала Косте, а Костя согласно кивнул головой.
В тот день я смотался с последнего урока. Когда мне надо уйти из школы, я смело иду в медицинский кабинет. Смело иду, потому что во внутреннем кармане пиджака у меня лежит точно такой же градусник, как и те, что стоят на стеклянном столе в стакане, покрытом марлей. Единственное отличие моего градусника — это то, что на нем набита температура тридцать семь и восемь. Волшебная температура. И так как я не был на последнем уроке истории, то придется рассказать о том, что тогда произошло, со слов Чичи — нашего круглого отличника, самого маленького и слабого человека в классе. Чича поэтому и учится так замечательно. Что-то не встречал я красивых и сильных отличников.
Костя стоял на исписанном цветными мелками асфальте и ждал Ленку Славину. Та вышла, и они медленно пошли через проходной двор на нашу родную Полтавскую улицу. И вот когда они вышли из двора и остановились на перекрестке, появился Капитульский. Калитульский чуть-чуть выше Кости. Волосы у него темные, вьющиеся. Он учится в седьмом классе и не в нашей школе. Костя и Ленка прошли мимо, а Капитульский остановился и принялся рассматривать афишу. Чича сказал, что тоже изучил афишу. Там было сказано, что песни народов мира исполняет Валерий Самолетов. Чиче фамилия понравилась. Ему нравятся фамилии, из которых получаются хорошие клички.
За неделю до этих событий Костя Благовещенский начал часто причесываться и смотреться в зеркало. Теперь он стал вылитым ангелом. Так, казалось, воздух вокруг глаз и светится…
Ленка и Костя стояли на перекрестке и, может быть, вовсе не заметили Капитульского, если бы он, якобы увлеченный изучением афиши, громко не свистнул себе под нос.
— Эй! Созерцатель афиш! — крикнула ему Ленка. — Забыл, куда ты меня сегодня звал?
— Куда? — Капитульский смотрел на афишу, словно учил текст наизусть.
— К соседу-гипнотизеру… — Ленка уже стояла спиной к Косте.
— Врет он, — сказал Чича, который все про всех знал. — У него сосед полковник, а не гипнотизер…
— Полковник-гипнотизер, — уточнил Капитульский.
— Это он тебя загипнотизировал, что он гипнотизер, а на самом деле он полковник, — упорствовал Чича.
— Не важно, кто он. Мне все равно интересно! — заявила Ленка. — Ау, Костик! — повернулась она. — Играй в теннис с Чичей! Я пойду к гипнотизеру в гости… Правда, что он сможет превратить меня в гибкую доску? — спросила она у Капитульского.
— Ты и так доска, — зачем-то сказал Чича, — только не гибкая, а горбыль… — но попав под перекрестные взгляды Кости и Капитульского, на всякий случай отошел подальше.
Вечером, как обычно, мы сидели на чердаке и смотрели, как голуби ходят по крыше. Ленька Белов притащил свой знаменитый приемник, и мы слушали французскую певицу. Наш дом высокий и старый. Из чердачного окна многочисленные крыши напоминают ступеньки. Великану бы какому-нибудь по ним ходить. А далеко-далеко впереди торчит шпиль Адмиралтейства. В тот вечер шпиль блестел, словно его надраили наждаком, и казался таким хрупким, что не верилось: как на его конце помещается шестиметровый корабль-парусник?
— Куда это Ленка пошла? — полюбопытствовал, глядя в окно, Чича. Он, единственный из нас, уже выучил все уроки и никуда не спешил. Уроки Чича делал мгновенно. Я еще только тапочки дома надеваю, а он уже упражнение в тетрадь строчит.
— А вырядилась как! — сказал Андрюха Рыжов и намотал на палец собственный локон. Андрюха летом собирался ехать в международный лагерь, а сейчас отращивал волосы, чтобы понравиться там девочкам-иностранкам.