Жаль, что приходится знакомиться при таких обстоятельствах…
— Вы первый раз сегодня? — поинтересовался я.
— Да, раньше мама приводила Дэзи, — ответила она.
— А имя Дэзи вы придумали?
— А что, плохо придумала?
— Замечательно, — ответил я. — Грин — каталог собачьих имен.
— Наверное, надо было Пальмой назвать?
— Жучкой…
— Грин — ваш любимый писатель, да?
— Мой любимый писатель Боборыкин, — ответил я.
— Боборыкин? — растерялась она.
— Он описывал старый быт. Писал про щи, которые хранили в бутылках из-под шампанского… Представляете, выходит к столу глава семьи, стреляет пробкой в потолок и разливает щи по тарелкам…
— Вы на меня обиделись? — вдруг спросила она.
— Не обиделся, — ответил я. — Мне действительно все равно, как вы назвали свою собаку…
— Бедная Дэзи, — сказала она. — Зачем ей ходить по бревну?
— А! Так вот почему вы ко мне подлизываетесь?
— Я? Подлизываюсь! Ну знаете… — Неожиданно она рассмеялась. — Дело в том, что Дэзи совсем не хочет ходить по этому бревну…
— Ничего, захочет! — Я снова схватил Дэзи за ошейник. — Это ей не по волнам бегать…
— По волнам бегала, если я не ошибаюсь, Фрези Грант, — сказала девчонка. — А Дэзи была дочкой старого Проктора…
— Все равно, — ответил я.
— Дэзи не бегающая, а падающая с бревна, — сказала она.
Я погладил Дэзи. Та лизнула мою руку. Породистая собака, а ведет себя, как дворняжка. Пятнадцать минут назад я ее этой рукой бил, а она ее лижет. Не знаю, почему, но мне вдруг до слез стало жалко Дэзи.
С одной стороны шел я, с другой — хозяйка, а по бревну ползла на брюхе Дэзи. Занятная картинка, если взглянуть со стороны…
Полтора месяца назад я гулял по городу и случайно забрел на эту площадку. Выл конец августа, я никуда не поступил, и беспрерывная ходьба отвлекала меня от тяжелых мыслей. Я никогда не думал, что улица, начинающаяся сразу за моим домом, окажется такой длинной. Я шел, шел и наконец увидел двенадцатиэтажный дом, который стоял, как восклицательный знак в конце предложения. Улица кончилась. Сразу за домом тянулись поля и холмы, а еще дальше виднелся лес. Но я не дошел до леса. Я увидел обнесенную железной сеткой собачью площадку, услышал голоса, выкрикивающие команды, увидел людей и собак. Это сейчас трава на площадке высохла и пожухла, а тогда она была зеленая. Рыжая колли бегала по траве и лаяла, и хозяин никак не мог поймать ее. Мне расхотелось идти в лес. Мне вдруг захотелось рисовать. Я не знаю, почему это случилось. Я подумал: «Вот трава, вот площадка, а за площадкой лес. И солнце садится… И рыжая колли бегает по площадке… Ничего не может быть прекраснее!»
Я забыл, что куда-то там не поступил, единственное, о чем я тогда жалел, что не взял с собой этюдник.
Так все просто. Утром я пришел на площадку и написал этюд.
Я снова почувствовал себя художником.
А когда прочитал объявление, что на площадку требуются помощники инструкторов, то немедленно отправился в районный клуб ДОСААФ и записался на двухнедельные курсы собаководства. Теперь, можно сказать, имею профессию…
Над площадкой плывут облака, но этого никто не замечает. Все заняты собаками, а собаки на небо не смотрят. К площадке подошел мальчик. На вид ему лет двенадцать. Он положил руки на сетку и замер. Я успел выкурить сигарету, а он все смотрел на площадку. Словно пришел в театр на интереснейший спектакль. У мальчика голубые глаза и светлые волосы.
— Ты чего здесь делаешь? — строго спросил я. Небольшая серая дворняга около него радостно завиляла хвостом. Заметив ее, я подумал, что, пожалуй, зря подошел к мальчику.
— Мы хотим заниматься… То есть я хочу записать Джима в вашу секцию… — запинаясь, проговорил мальчик.
— Ты опоздал. Прием окончен, — официально ответил я.
— Я живу на Обводном канале, — сказал мальчик. — Мы приехали на трамвае, потому что в метро с собаками не пускают…
— Ты меня не понял. Прием окончен месяц назад, — объяснил я.
— Видите ли… — Мальчик опустил глаза. — Мама говорит, что от Джима в доме нет никакой пользы. Она говорит, что он только ест и еще грызет стулья… Она хочет его отослать к бабушке в деревню, говорит, что он там будет дом охранять…