Я вдруг вспомнил, как мы со Светкой лежали на пляже около ее дачи и я вроде бы в шутку предложил ей выйти за меня замуж. Я сыпал ей на плечи песок и ждал, что она ответит. Светка сняла темные очки и зажмурилась.
— Очень мило с твоей стороны, — сказала она. — Надо запомнить день и час. Это первое предложение в моей жизни.
— Но по-видимому, не последнее… Так ты думаешь?
Светка лежала на песке, и вся спина у нее была красная. Еще минуту назад я хотел посоветовать ей перевернуться, но теперь не стад этого делать. Сейчас меня почему-то мало трогало, что завтра спина у нее будет болеть.
— Сколько времени ты даешь мне на размышления? — засмеялась Светка.
— Ни секунды, — ответил я.
— Это не предложение, — потянулась она, — это какой-то ультиматум…
— Я жду.
— Смотри, какое красивое облако, — сказала Светка, — солнце надело его на голову, как шапку…
О чем мы говорили дальше, я не помню. Помню только, что в тот день я уехал со Светкиной дачи. В электричке я думал над этим разговором, но так и не сделал правильных выводов. Я, наверное, тогда читал «Ромео и Джульетту», и мне хотелось любви до гроба. Но прошло некоторое время, и оказалось, что нас со Светкой ничего не связывает. Она старательно мне это объяснила, а я из непонятного какого-то упрямства сделал вид, что да, конечно, так, мол, и есть. А потом… После того случая на даче мы виделись еще несколько раз, и Светка дала понять, что отныне мы просто друзья-одноклассники. Теперь уже мне с ней было поздно спорить. Такой безобидный был разговор, и такой вот результат…
И еще я вспомнил день, когда увидел рыжую колли. В тот день я понял, что единственное, от чего получаю настоящую радость, — это от того, что рисую. В тот день я забыл про все на свете. Этюд висит у меня в комнате, и даже Петька Быланский, который никогда ничего не хвалит, изрек: «Хм…» Это высшая похвала в его устах.
Из нашего окна виден аэропорт. Днем я не обращаю внимания на самолеты, а ночью они похожи на глубоководных фосфоресцирующих рыб, переселившихся на небо.
Я набрал Светкин номер.
— Это я, — сказал я. Светка молчала. В трубке что-то мирно шуршало и потрескивало. — Я звоню, потому что ты просила.
Светка засмеялась.
— Отгадай, зачем я просила?
— Соскучилась по старому другу?
— И… это тоже.
— Наверное, замуж выходишь. Шила в мешке не утаишь…
— Я и не таю, — сказала Светка.
Теперь тупо замолчал я.
— Я думала, ты знаешь…
— Хочешь пригласить меня на свадьбу? — Я постепенно приходил в себя.
— Ты не придешь, — сказала Светка.
— А вдруг я захочу быть этим… Почетным… С полотенцем через плечо?
— Шафером? — снова засмеялась Светка.
— Я пошутил. Конечно, я не приду…
— Ты даже не спросил, за кого я выхожу?
— Действительно. Как же это я оплошал?
— Но ты его все равно не знаешь.
— А он меня знает?
— Знает, что мы друзья…
— Конечно, друзья. А кто мы еще?
— Я рада, что мы одинаково думаем. Свадьба через две недели, в субботу, в шесть часов у меня дома. Если хочешь, приходи…
— Я подумаю.
— Счастливо! — Светка повесила трубку.
Я решил позвонить Петьке. Подошла его мать.
— Это ты, Сережа? — спросила она.
— Это Коля, — ответил я грубым голосом.
— Коля? — удивилась Петькина мать, и я представил себе, как она стоит в прихожей напротив зеркала и пожимает плечами. — Петя! Тебя какой-то Коля спрашивает! — услышал я ее голос. — Что это за Коля? Откуда он?
— Але! — заорал в трубку Петька.
— Не ори, — попросил я.
— Это ты? — удивился он.
— Ты, конечно, в числе приглашенных? — спросил я.
— Я не пойду.
— Ценю твою жертву. Но она ни к чему…
— Слушай, ты!
— Не продолжай. Кто он такой?
— Какой-то, говорят, третьекурсник…
— А когда они… Ну… все началось… давно?
— Не знаю.
Я вздохнул.
— Ну а что слышно? Сплетни-то какие?
— Сплетни, что давно…
Мы замолчали. «А борщ давно остыл, и мать убрала его в холодильник…» — ни к селу ни к городу подумал я.
— Я тебя, может, навещу вечерком, — сказал я и повесил трубку.
Потом пошел на кухню, где долго не мог вытащить из холодильника огромную кастрюлю с борщом. Она все время задевала банку с огурцами.
Всю эту ночь я просидел в кресле. Я не плакал, потому что разучился плакать. Слезы сами выкатывались из глаз, текли по щекам, потом высыхали, и щеки становились какими-то резиновыми…